не следует выносить из избы, но я такого взгляда совершенно не разделяю, что и сказал прямо Владимиру Александровичу, и нахожу, что перед союзниками мы не имеем права скрывать нашей неготовности. Они скорее могут помочь нам, и, во всяком случае, следует быть добросовестным и не бояться открывать свои недочеты; хуже будет, если мы скажем, что у нас все в порядке, а потом в грозную минуту не дадим того, что обещали».
Мне осталось только сказать, что я руководствовался именно этими мыслями и считал себя вправе изложить их, как в присутствии наших, так и французских офицеров, хотя и знал заранее, что моим словам будет придан недобрый смысл.
Было ли это так на самом деле или и тут государь не хотел только говорить мне неприятные вещи, а в душе разделял взгляд Сухомлинова — кто может это теперь сказать? Но одно еще достойно быть отмеченным, что во время этого посещения Жоффра и после моей беседы с ним, как потом выяснилось уже в Париже, генералы Жоффр и Жилинский, наш начальник Генерального штаба, имели между собою подробное объяснение по вопросу о постройке целого ряда стратегических железных дорог, составили какой-то схематический план, который Сухомлинов возил в конце августа в Ливадию, получил одобрение его государем, но об этом не знали решительно ничего ни я, ни министры иностранных дел и путей сообщения, несмотря на то, что последний видел государя вскоре после приезда Сухомлинова, а я не только провел в Ливадии четыре дня в половине сентября, но даже выехал оттуда прямо за границу и испросил совершенно определенные указания государя именно по вопросу о переговорах о займе для постройки железных дорог.
Об этом плане я узнал уже после, в бытность мою в Париже. С отъездом генерала Жоффра мои сношения с Парижем приняли особенно оживленный характер. Французское правительство в точности выполнило свое обещание, указав наиболее крупным банкам так называемой русской группы («Лионский кредит», Парижско-Нидерландский банк, Национальная контора, Генеральное общество и банкирский дом Готтингера), что оно желает скорейшего завершения переговоров со мною о выработке нового типа железнодорожного займа, и мои письменные сношения, веденные, как и раньше, через председателя Парижско-Нидерландского банка господина Нетцлина, сразу приняли очень успешный характер.
Немалую поддержку в них оказал мне де Вернейль, но справедливость заставляет упомянуть и о двукратной поездке в Париж покойного, погибшего от руки большевиков В. Ф. Трепова, который хотя и преследовал свои личные цели, но успел во многом подготовить банковские круги к моей близкой поездке в Париж. Он добивался получения концессии на сооружение Южно-Сибирской железной дороги, и я обещал ему мою поддержку, преимущественно перед другими конкурентами при равных условиях, а также согласие мое на включение этой дороги в первую очередь, если только мне удастся заключить во Франции заем на сумму не менее 250 000 000 рублей в год, и притом с предрешением этой суммы на 5 лет.
Таким образом, этот первый объединенный железнодорожный заем должен был быть заключен на общую сумму в 1 миллиард 250 миллионов рублей или почти три с половиною миллиарда франков, сумма, по тому времени, поистине исключительно большая. Операция эта мне вполне удалась; летние переговоры на письме настолько подготовили почву, что в мою осеннюю поездку, о которой речь впереди, осталось только оформить достигнутое соглашение и закончить это большое дело, которое должно было поставить на твердое основание все наше частное железнодорожное строительство.
Заем был заключен в январе 1914 года перед самым моим увольнением. Его успехом воспользовался мой преемник по министерству П. Л. Барк, но затем наступила война, и все это, так бережно построенное здание, рухнуло безвозвратно под ударами той грозы, которая размела всю русскую государственность.
Глава VII
Поездка в шхеры для доклада государю. — Неудовольствие императрицы Александры Федоровны из-за отказа удовлетворить поддержанное ею ходатайство лейтенанта Мочульского. — Инцидент, вызванный возвращением в Петербург Шорниковой. — Поездка в Ялту для доклада государю. — Резкие нападки на меня «Гражданина» князя Мещерского. — Поездка за границу и вызванная заболеванием задержка в Италии. — Пребывание в Париже. Заключение железнодорожного займа и подписание соглашения по железнодорожному вопросу
Отдельно от упомянутых выше событий два эпизода, происшедшие в течение лета 1913 года, заслуживают быть занесенными в мои заметки.
В конце июня царская семья уехала в шхеры и проводила обычно время до начала маневров на ее любимой яхте «Штандарт». Министры редко ездили туда с докладами. Государь просто не любил, чтобы его уединенная жизнь там, среди семьи, посвящаемая рыбной ловле, редким съездам на берег и самым простым развлечениям в лесу, была прерываема приездами министров с их обычными докладами. За все время моего управления Министерством финансов с 1904 и по 1914 год я только один раз, в 1912 году, был на «Штандарте». В этом году мне нельзя было дождаться возвращения государя из шхер или ограничиться посылкою письменных докладов, так как свидание мое с генералом Жоффром и в особенности переговоры с де Вернейлем требовали личного моего доклада.
Государь очень охотно согласился на мою просьбу и даже написал на моей записке о разрешении мне явиться для личного доклада, — «Вам давно следовало посмотреть, как хорошо и спокойно живем мы на нашей любимой даче». Перед самым моим отъездом в шхеры ко мне приехал флигель-адъютант Нарышкин, служивший в Главной квартире, и, не застав меня дома, оставил официальное письмо, в котором было сообщено мне повеление императрицы Александры Федоровны о том, чтобы я лично доложил ей об удовлетворении всеподданнейшей просьбы лейтенанта Гвардейского экипажа Мочульского об уступке ему участка в 300 десятин из большого имения в 16 000 десятин земли в Болградском уезде Бессарабской губернии, которое Крестьянский банк покупал в то время у румынского правительства. Последнее, после наших домогательств в течение десятков лет, согласилось, наконец, продать землю за три миллиона рублей (8 млн франков) и прекратить таким образом совершенно уродливое положение вещей, при котором греческий монастырь Св. Спиридония, находящийся в Румынии, владел огромною площадью земли в России, сдавая ее за бесценок в аренду разным бессарабским деятелям (в числе их были, между прочим, и некоторые члены Государственной думы из фракции националистов, а они уже от себя сдавали ту же землю крестьянам по значительно более высоким ценам.
Крестьяне
