росте мог схватить Багрова за грудки, как он вообще дотянулся?
В отличие от остальных стригалей, бригадир всегда в чистом, его дело – организация, в том числе,
видимо, и такая, с которой он только что успешно справился. Однако, в отличие от взбешённого
Багрова, Алишер спокоен совершенно.
– О, кого я вижу! – восклицает он, блестя парой золотых передних зубов. – Слушай, хозяин, у
тебя дрова дома есть?
Вопрос, конечно, наиглупейший: кто не видел этих дров во дворе?
– Да откуда же у меня дрова? – говорит Роман.
– Да ладно, ладно тебе, – воркует Алишер, похлопывая по плечу. – Давай-ка сообразим
вечерком шашлычок. Мы принесём мяса, купим вина и посидим с гитарой, а? У тебя ведь, говорят,
ещё и новая, красивая гитара есть. Сделаем шашлыки по-нашему: ты так никогда не пробовал. И
жена твоя красавица не пробовала, её угостим…
313
Роман видит, что с ним разговаривают, как с дурачком. Нет, после стычки с чабаном не спокоен
и Алишер. Он просто пытается проявить максимальное самообладание и невольно переигрывает.
Роман чувствует, как внутренняя сжатая пружина Алишера начинает заводить и его.
– Нет уж, ешьте вы сами свои шашлыки, – стараясь быть максимально сдержанным, отвечает
он. – Дров у меня нет. Мне ещё зиму зимовать.
«Как только они умудряются обо всём пронюхать, – недоумевает он. – Откуда они знают про
гитару, они же не видели её, она в спальне висит. Нина, что ли, проболталась?»
* * *
Лето, как и полагается лету, летит быстро. Для запуска подстанции приходится поменять
главный трансформатор, оказавшийся с заводским браком, для чего в Пылёвку приезжает тягач и
мощный кран.
Серёга так и не едет. Поначалу, пока у Романа была возможность съездить к нему, ехать не
позволяла гордость и обида, а теперь, когда обида прошла, ехать нельзя, потому что работающую
подстанцию не бросишь. В селе просто нет второго человека, который может и имеет право
включать и отключать оборудование. А в общем-то, конечно же, работа на подстанции, что
называется, не бей лежачего. Она состоит из каждодневного осмотра оборудования с отметками в
журнале и постоянного присутствия на месте на случай внезапного отключения главного
трансформатора. Да и тут, если это отключение не связано с поломками, то все действия
дежурного электромонтёра сводятся лишь к тому, чтобы трансформатор снова включить. Понятно,
что сама по себе работа на подстанции пассивна, зато выживание здесь, особенно зимой,
пассивным не назовёшь.
Пытаясь понять, почему Серёга так и не приехал, Роман, в конце концов, обвиняет себя самого.
У друга была тогда куча неприятностей, а он вместо сочувствия лишь смеялся над ним, ругал и
хвастался своей силой. Дурак…
Как-то вечером, уже в конце лета, Роман приезжает к Матвеевым за молоком и Катерина
протягивает ему письмо. Конверт подписан невероятнейшими каракулями. Обратный адрес
незнаком, но подпись нельзя не узнать – Серёгина. Письмо написано им в сильном подпитии.
Причем, кажется, на этом-то письме он и потух: если поначалу его почерк ещё кое-как читаем, то
под конец буквы уже нельзя разобрать. Правила русского языка забываются там с каждым
предложением. Уже на первой странице Серёга забывает о существовании знаков препинания,
потом пишет слитно некоторые слова и частицы, а в конце письма слитыми оказывается всё.
Пока Роман расшифровывает письмо, Катерина стоит у стола, чистит и с сочным хрустом
крошит картошку для супа.
– Ну и что хоть пишет-то твой друг? – не выдерживает она наконец. – Вернётся он всё же или
нет?
– Тут всё сложнее, – отвечает Роман. – Он, оказывается, женился. На третий день, как я уехал.
В общем, решил идти каким-то своим путём и сразу меня обогнать, как он тут излагает. Взял
женщину с ребёнком. Она тоже преподаёт музыку. Ну, и чтобы не жить с родителями, которые
приехали туда, они умотали вообще в какую-то дыру. Специально, говорит, выбрали подырее. Вот
на конверте есть адрес.
– Ну, слава Богу, что хоть женился, – рассуждает Катерина. – Может, ещё и образумится.
– Нет, ну вот он чудик так чудик, – со вздохом говорит Роман, всовывая письмо в конверт. –
Выбрал самую большую дыру… Романтики захотелось… А у нас что? Не дыра? Чего домой-то не
поехал?
Бодрому тону пьяного письма верить нельзя. Спасибо Серёге хотя бы за внесённую ясность:
теперь его можно не ждать. И поддержки тоже ждать неоткуда. Спасибо, лучший, единственный
друг! Трус и предатель! «Впрочем, не лучше и я…»
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Животные – не люди
Забой животных, начавшийся, как обычно, с наступлением осенних холодов, кому-то и приятен,
как возможность жарёхи, когда на столе в большой чугунной сковороде скворчит свежее мясо, в
миске гора квашенной капустки с укропом и кружкаооми морковки, и водочка в отпотевшей бутылке,
но для Романа это – настоящее испытание. Это в городе всё просто – лежит перед тобой на
прилавке кусок мяса, и тебе всё равно, на кукурузном стебле он вырос или как-то ещё. А тут ты
должен сделать этот продукт из хрюкающей или мычащей животинки, которую сам же заботливо
вырастил.
314
Поросёнок, купленный у Алиева, к октябрю становится полноценным кабаном. Участия Романа
в его откармливании нет, однако Матвеевы решают, что половина туши кабана принадлежит
Мерцаловым.
В один день приходится резать сразу трёх животин: этого самого «Алиевского» кабана, тёлку
Матвея и бычка соседа Матвеевых Никиты Багрова – того чабана, который летом так неудачно
пытался урезонить бригадира приезжих стригалей.
Решено начать с чушки, которую жалко менее всего. Ведь какие обычно отношения со свиньёй?
Сидит она в своей загородке да похрюкивает, принесёшь ей два раза в день поесть, вычистишь
попутно, соломки постелешь, если холодно, вот и всё.
Роман воспринимает свою жалостливость как некую ущербность. Со стороны ему кажется, что
любому деревенскому мужику забить чушку или бычка – всё равно что дров нарубить. И это
понятно. Как может быть иначе? Ведь это – одно из условий их жизни, так делалось веками. Это
его жизнь городская испортила. Однако, невольно наблюдая за Матвеем и Никитой, Роман
неожиданно и в них обнаруживает это «городское». Обычно два этих дружных соседа любят
прихвастнуть друг перед другом каким-либо умением, а в нынешнее утро, когда уже пора
приступать к делу, они сидят, неторопливо точат ножи и, напротив, каждый доказывает, что лучший
забойщик – не он.
– А что их жалеть-то, – говорит Матвей. – Вот я в прошлом году резал чушку, а у неё поросята
были. Ну, в общем, сплоховал я маленько: горло ей перерезал, а она на ноги поднялась, я
удержать не мог. Ноги растопырила и стоит. Кровь
