Представители власти всегда появляются тайком, то есть бесшумно и незаметно («Человек появился тайком»), и этот мотив постоянно разрабатывается Высоцким: «Прокравшись огородами, полями, / Вонзали шило в шины, как кинжал. <…> И вот, как “языка”, бесшумно сняли / Передний мост и унесли во тьму» («Песня автомобилиста»), «Кто там крадется вдоль стены, / Всегда в тени и со спины? / Его шаги едва слышны, — / Остерегитесь!» («Вооружен и очень опасен»), «Вошли без стука, почти без звука» («Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука»).
Он наутро пришел — с ним собака — И мангуста упрятал в мешок…
Власть «явилась» наутро. Данный мотив встречается в самых разных произведениях, но объединенных общей темой: «Вспоминаю, как утречком раненько / Брату крикнуть успел: “Пособи!”, / И меня два красивых охранника[1519] [1520] / Повезли из Сибири в Сибирь» /2; 134/, «И вот уж слышу я: за мной идут, / Открыли дверь и сонного подняли» /1; 122/, «Словно бритва, рассвет полоснул по глазам <…> Появились стрелки, на помине легки» /5; 212/.
Вообще, когда «является» власть, добром это кончиться не может: «Приготовьтесь — сейчас будет грустно: / Человек появился тайком» («Песенка про мангустов»). Сравним в других произведениях: «Конец простой — хоть не обычный, но досадный» («Песня о вещей Кассандре»), «Конец печален (плачьте, стар и млад)» («Переворот в мозгах из края в край…»), «Пародия на плохой детектив», «Всем другим для острастки / Кончен бал с беглецом. / Это страшно, как в сказкеШ7 / С нехорошим концом» («Побег на рывок»; С4Т-3-276), «Раз уж это присказка — / Значит, сказка — дрянь» («Лукоморья больше нет!») (то есть «с нехорошим концом»), «Даже сказки здесь — и те жестоки» («Баллада о короткой шее»). И даже в «Прерванном полете», где поэт сравнивает себя со сбитым плодом, встречается похожий прием: «Вот вам сказка про плод, что не спел» (АР-11-122). А в другом варианте: «Покусились на плод, что не спел» (там же), — представлен мотив покушения на убийство, которым и заканчивается песня: «Конь на скаку и птица влёт — / По чьей вине, по чьей вине?».
Он наутро пришел — с ним собака -
И мангуста упрятал в мешок, — А мангуст отбивался и плакал, И кричал: «Я — полезный зверек!».
Можно предположить, что в образе этого мангуста поэт вывел самого себя, поскольку данная ситуация является зеркальным отображением его жизни. Например, два года спустя — в ответ на очередную статью, направленную против него[1521], - он пишет письма в Отдел культуры МГК КПСС и в ЦК КПСС. В частности, последнее письмо, адресованное секретарю ЦК Демичеву, заканчивалось так: «Ваша помощь даст мне возможность приносить значительно больше пользы нашему обществу» /6; 411/. А восходит данный мотив к песне «Передо мной любой факир — ну, просто карлик!» (1964). Здесь главный герой ожидает смертный приговор, но мечтает съездить в Монте-Карло, обыграть все тамошние казино и «всю валюту сдать в советский банк», надеясь, что за это его помилуют: «…пользу нашему родному государству / Наверняка я этим принесу!» («мне… приносить» = «я… принесу»; «пользы» = «пользу»; «нашему обществу» = «нашему родному государству»). Похожая ситуация была в «Рецидивисте», где героя тоже арестовали: «В семилетний план поимки хулиганов и бандитов / Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад». Как видим, все эти ролевые персонажами являются авторскими масками.
А смысл вышеприведенной строфы из «Песенки про мангустов» сводится к следующему: власть собирается уничтожить поэта, но он сопротивляется, просит ее не делать этого и говорит, что сможет еще принести пользу.
Наблюдается развитие еще одного мотива — из черновиков песни «Серебряные струны»: «Отбивался я, кричал: “Сволочи! Паскуды!”» /1; 358/. В «Песенке про манн-густов» это выглядит несколько иначе: «А мангуст отбивался и плакал, / И кричал: “Я — полезный зверек!”».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Продолжим анализ этой песни: «Но зверьков в переломах и ранах / Всё швыряли в мешок, как грибы, — / Одуревших от боли в капканах, / Ну и от поворота судьбы. / И гадали они: “В чем же дело, / Почему нас несут на убой?” / И сказал им мангуст престарелый / С перебитой передней ногой: / “<…> Это вовсе не дивное диво: / Было плохо — позвали, но вдруг / Оказалось, что слишком ретиво / Истребляли мангусты гадюк. / Вот за это нам вышла награда / От расчетливых, умных людей.[1522] / Видно, люди не могут без яда — / Ну а значит, не могут без змей…”» /3; 128 — 129/.
Есть все основания говорить и об автобиографичности «престарелого мангуста».
Во-первых, он является таким же «авторитетом» для остальных мангустов, как и вожак стаи в «Конце охоты на волков» (вспомним заодно знакомый мотив «доминирования» лирического героя: «А покуда я на поле доминирую…» /2; 541/, «Они — внизу, я — вышел в вожаки» /5; 341/ и др.).
Во-вторых, обращает на себя внимание эпитет престарелый, которым наделен мангуст, что свидетельствует о его умудренности горьким жизненным опытом. Данный мотив также распространен в творчестве Высоцкого применительно к его лирическому герою и другим авторским двойникам: «Номер третий — убелен и умудрен, — / Он всегда — второй надежный эшелон» /4; 216/, «И отправляют нас, седых, / На отдых, то есть — бьют под дых» /5; 246/, «Я просто-напросто от страха поседел» /4; 321/, «Стал от ужаса седым звонарь» /3; 191/, «Он залез в свою бочку с торца, / Жутко умный, седой и лохматый» /5; 149/, «Как вдруг прибежали седые волхвы <…> “Напился, старик, — так пойди похмелись…”» /2; 17/, «Я шел домой под утро, как старик» /3; 126/, «А в тридцать семь не кровь — да что там кровь! — и седина / Испачкала виски не так обильно» /3; 40/, «Дак откуда у меня хмурое надбровье? / От каких таких причин белые вихры1?» /5; 126/, «И ветер злой со щек мне сдул румянец / И обесцветил волосы мои» /5; 519/, «Наверно, старею? / Пойду к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу» /5; 427/, «И сейчас мне — восемьдесят лет» /1; 101/.
И, в-третьих, — мотив душевной измученности героя, представленный в виде физической искалеченности («с перебитой передней ногой»), — как следствие пыток, которым он был подвергнут. Сравним с написанной незадолго до этого «Балладой о брошенном корабле»: «Видно шрамы от крючьев — какой-то пират / Мне хребет перебил в абордаже». Вообще между этими песнями наблюдаются очевидные сходства: «Так любуйтесь на язвы / И раны мои! <.. > Видны шрамы от крючьев — какой-то пират / Мне хребет перебил в абордаже. <.. > И гулякой шальным всё швыряют вверх дном / Эти ветры — незваные гости» = «Но зверьков в переломах и ранах / Всё швыряли в мешок, как грибы» («раны» = «ранах»; «перебил» = «в переломах»; «всё швыряют» = «всё швыряли»). В обоих случаях власть одинаково расправляется с лирическим героем и его собратьями. Кроме того, ветры охарактеризованы как незваные гости, а «человек» (собирательный образ власти) в «Песенке про мангустов» появился тайком. Короче говоря: «Мы их не ждали, а они уже пришли».
С образом престарелого мангуста связана еще одна примечательная перекличка между «Песенкой про мангустов» и «Балладой о короткой шее» (1973), в которой также говорится о репрессиях и используется похожий прием: «Рассказал им мангуст престарелый / С перебитой передней ногой» (АР-4-136) = «…И открыта шея для петли. / И любая подлая ехидна / Сосчитает позвонки на ней. <.. > Вот какую притчу о Востоке / Рассказал мне старый аксакал. / “Даже сказки здесь — и те жестоки”, - / Думал я и шею измерял» /4; 127/.
