Еще больше совпадений наблюдается между «Концом охоты на волков» и написанным в том же году «Побегом на рывок». Но это и неудивительно, ведь в обоих произведениях разрабатывается одна и та же тема — уничтожение властью неугодных людей, включая лирического героя Высоцкого.
Для стрелков убийство — это забава: «Там у стрелков мы дергались в прицеле: / Умора просто, до чего смешно]» — «Появились стрелки, на помине легки <…> И потеха пошла в две руки, в две руки». Причем и там, и там они только что проснулись: «С очухавшихся вышек три ствола» /5; 170/ = «Пробудились стрелки, на помине легки» /5; 534/. А в черновиках «Побега на рывок» упоминается «очухавшийся заспанный стрелок» (АР-4-12). Очухавшейся же будет названа и смерть в черновиках «Пожаров», датируемых этим же временем: «Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули — / Очухалась она, забыв махнуть косой» (АР-10-194). Налицо, таким образом, отождествление советской власти со смертью (как в стихотворении «Вооружен и очень опасен» и в «Песне Сашки Червня»: «Кто там крадется вдоль стены?», «Словно фраер на бану, / Смерть крадется сзади — ну…»). Кроме того, если в «Побеге на рывок» лирический герой спрашивал себя: «А я бежал и думал: “Добегу ли?”». - то таким же вопросом задастся в «Пожарах» и лирическое мы: «И спутаны и волосы, и мысли на бегу <…> Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?». - поскольку беглецов уничтожают пули: «Но поздно: зачеркнули его пули» = «Шальные пули злы, слепы и бестолковы»; в лицо бьет ветер: «Куда деваться — ветер бьет в лицо вам» (АР-4-12) = «И ветер бил, как розги, плети, прутья» /5; 518/, - и упоминается друг: «Обернулся к дружку: / Почему, мол, отстал?» (АР-4-14) = «.. И друга тоже — благодать!» /5; 192/.
Продолжим сопоставление «Побега на рывок» и «Конца охоты на волков».
В обоих случаях людям (стрелкам) помогают собаки: «…Чтоб людям — не с руки, / Чтоб собакам — не с лап!» = «Ах, люди как люди — премудры, хитры» (АР-326), «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки, / И собаки заплатят с лихвою» /5; 534/, - а дело происходит зимой: «На виду у конвоя / Да по пояс в снегу» = «Животами горячими плавили снег» (кстати, характеристикой горячими наделяется и лирический герой в «Побеге на рывок»: «А я бежал и думал: “Добегу ли?” — / И даже не заметил сгоряча»; а «по пояс в снегу» он находился также в стихотворении «Снег скрипел подо мной…», 1977: «Я шагал по Руси / До макушек в снегу»; АР-3-150).
В «Побеге на рывок» стреляют из ружей, а в «Конце охоты» — с вертолетов: «Лихо бьет трехлинейка» = «Только били нас в рост из железных “стрекоз”».
Поэтому герои хотят укрыться в лесу: «Приближался лесок / И спасение в нем» (АР-4-13) = «К лесу — там хоть немногих из вас сберегу!». Такая же ситуация возникала в «Балладе о вольных стрелках» (1975): «Скройся в лес да поскорей! <…> Здесь того, кто пожелает, / Схоронят и сберегут» (АР-2-157). А призыв скрыться в лесу поскорей также предвосхищает «Конец охоты»: «К лесу — там хоть немногих из вас сберегу! / Живо, волки, — труднее убить на бегу!»[1528].
В балладе говорится о гонениях на инакомыслящих: «Все, кто загнан, неприкаян, / В этот вольный лес бегут», — как и в черновиках «Конца охоты»: «И потому мы гонимы» (АР-3-30).
Также в обеих песнях присутствует метафорический образ бега: «В этот вольный лес бегут» = «К лесу, волки, — труднее убить на бегу!». Этот же мотив встречается в стихотворении «В тайгу!..» (1970): «Бегут! / В неизведанные чащи. — / Кто-то реже, кто-то чаще…». А «в тайгу» лирический герой уже намеревался сбежать в песне «И душа, и голова, кажись, болит…» (1969), где находился в заключении в психиатрической больнице: «Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал». И в стихотворении «В тайгу!..» ему это удалось, поэтому он констатирует: «Да я только здесь бываю — / За решеткой из деревьев, но на воле!», — что вновь напоминает «Балладу о вольных стрелках», где беглецы также избавляются от «решетки» («В прошлом — слуги и холопы»). Еще раньше похожая мысль высказывалась в «Песне о двух красивых автомобилях» (1968): «Из кошмара городов / Рвутся за город машины» (а в черновиках вновь возникает мотив прорыва из решетки на волю: «И громоздкие, как танки, “Форды”, “Крейслеры” из плена…»[1529] [1530]; АР-7-40), и в наброске конца 1960-х: «Я сегодня поеду за город / И поляну найду для себя» /2; 592/.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Приведем еще несколько перекличек между «Балладой о вольных стрелках» и «Концом охоты на волков»: «Знают все оленьи тропы, / Словно линии руки» = «Чуял волчие ямы подушками лап»; «В той стране лесной хозяин — / Славный парень Робин Гуд» (АР-2-157) = «И вожак я не с волчьей судьбою» (АР-3-23).
Робин Гуд готов спасти «того, кто всё теряет», а вожак «был первым, который ушел за флажки / И всю стаю увел за собою» (АР-3-23). Следовательно, в обоих случаях мы имеем дело с alter ego автора, выступающего в образе предводителя всех преследуемых и обездоленных. Потому он и пытается их сберечь.
Таким образом, в балладе поэт выводит себя в образе «первого в мире лучника» Робин Гуда (то есть того же «бывшего лучшего, но опального стрелка» из «Сказки про дикого вепря», причем опальность этого стрелка вновь напоминает загнанность вольных стрелков), а в «Конце охоты» — в образе вожака стаи.
Формально ситуация в этих песнях противоположна («И стрелков не сыщешь лучших» —> «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки»), поскольку в ранней песне в образе стрелков выступает лирическое мы, а в поздней — власть. Но мы уже знаем, что у Высоцкого в разных произведениях под одной и той же маской могут скрываться как люди, близкие поэту по духу, так и его враги.
Продолжая сопоставление «Побега на рывок» и «Конца охоты на волков», обратим внимание на религиозные мотивы, возникающие в связи с обреченностью героев: «Нам — добежать до берега, до цели, / Но свыше — с вышек — всё предрешено». Однако в «Конце охоты» с Бога (свыше) снимается обвинение: «Эт<у> бойню затеял не бог — человек»[1530], - хотя в черновиках все же возникает мотив божьей кары: «Смерть пала на нас из железных “стрекоз”, / Всевышний за дерзость волков наказал» /5; 534/. А в «Побеге на рывок» лирический герой, которого избивал целый взвод, делает обобщающий вывод о том, что пытки присутствуют и на том свете, поскольку им также распоряжается советская власть: «Зря пугают тем светом: / Тут — с дубьем, там — с кнутом. / Врежут там — я на этом, / Врежут здесь — я на том» (об этом же идет речь в «Райских яблоках»: «Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно»).
В «Побеге на рывок» герой, вспоминая неудавшийся побег, говорит: «Надо б нам — вдоль реки». Эта же река фигурирует в «Конце охоты»: «И взлетели “стрекозы” с протухшей реки». А следующая строка из «Побега на рывок», сказанная героем о напарнике: «Он был тоже не слаб» (тоже — поскольку и сам герой «не слаб»), — вызывает в памяти реплику Высоцкого, адресованную Артуру Макарову: «Ты же знаешь, Артур, я совсем не такой слабый»[1531]. Кроме того, в строках «Надо б нам — вдоль реки, — / Он был тоже не слаб, — / Чтоб людям — не с руки, / Чтоб собакам — не с лап»,
— явно прочитывается желание лирического героя, пусть задним числом, но все же затруднить конвою с собаками поимку беглецов. Между тем это желание герой пытается реализовать и на практике — в «Конце охоты на волков»: «К лесу, волки, — труднее убить на бегу!».
В «Побеге на рывок» герой проклинает весь мир после собственной поимки и убийства своего напарника: «Приподнялся и я, / Белый свет стервеня». Такие же эмоции будут у него в «Конце охоты»: «Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал, — / Зря мы любим ее, однолюбы. / Вот у смерти — красивый широкий оскал / И здоровые, крепкие зубы».
