за новым человеком в их доме.
Ужин был праздничным. Князь хотел порадовать гостью изобилием своего дома. А Ани с диким холодом в сердце ожидала ночи.
Он показал ей библиотеку, которой очень гордился и мимоходом задал вопрос, который носил сугубо интимный характер.
— Ани, вам нужно время чтобы ко мне привыкнуть? Я пойду на все ваши условия.
Она ответила с благодарностью:
— Вы очень чуткий человек. Я попрошу немного времени, освоиться.
Он распорядился приготовить ей спальню, рядом со своей. Ани попросила налить ей еще вина, он с радостью исполнил её просьбу. Ей во что бы то ни стало надо было дать ему снотворное. Мешала няня, мешала дочка, время шло и ночь опустилась за окнами. Тогда она решила — будь что будет, если не в этот раз, так в следующий.
Утром он отвез её на работу, и она опять ассистировала Александру Николаевичу при операции. Они оперировали девочку с больным сердцем. И Александр Николаевич сказал, что она все равно долго жить не будет.
— Почему? — спросила она. — У неё дыры не уменьшаются. Для этого ребенка необходим идеальный уход и дорогое содержание, чего родители дать не могут — и Ани с печалью посмотрела на маленькое личико, с закрытыми глазами. — я помогу ей, чем смогу — подумала она.
Потом её позвали еще на одну операцию. Оперировали проточную язву. Операция была долгой и редкой. В эти годы еще очень малое количество проводилось операций проточной язвы. Опыт был скудный, даже у Александра Николаевича.
Совершенно выбившись из сил к концу рабочего дня, Ани все-таки с большим удовольствием осталась бы на вторую смену, чем возвращаться в дом князя Павловского. И дело было совершенно не в человеке, а во лжи, которую она несла в себе и приносила в его дом.
И в этот вечер, ей удалось улучить момент, когда перед сном они пили поздний чай, она всыпала снотворное в его чашку.
Среди ночи, она на цыпочках вошла в его комнату и на ощупь, стала искать его камзол. Он висел прямо в гардеробной, отделенной от спальни князя дверками, раздвигающимися в стороны на колесиках. Во внутреннем кармане она нащупала бумагу, вытянула и положила туда другую. Но, вопрос еще не был решен. Ей предстояло рассмотреть, ту ли бумагу она вытянула и похожа ли она на ту, что она вложила в карман камзола.
Вернувшись в комнату, она тихо зажгла керосиновую лампу и рассмотрела бумагу. Да, это был список с фамилиями. Бумага была такой же. Сердце бешено колотилось и руки дрожали. Она долго лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок. Темное, неясное, злое чувство подкрадывалось откуда-то изнутри и заполоняло тело. Дело сделано, подумала она, почему же тогда так нехорошо было на душе? Облегчение не наступило, а томная тяжесть опустилась на сердце и камнем давила вниз. Почему-то хотелось плакать, но она не позволяла себе. Пытаясь поскорее уснуть, погасила лампу, но сон не шел.
— О, Дева Мария, скорее бы утро и забыться делами на работе… — думала она, прометавшись на кровати до утра. И не выспавшись, с голубоватыми кругами под глазами, она утром спустилась вниз, в гостиную, прилагая все усилия, чтобы казаться в хорошем расположении духа. Князь, как всегда, был учтив и галантен, но, она со всей прямотой, предпочла бы сейчас свою комнату в квартире Светланы, и совершенно была бы счастлива в своем доме, в Будапеште. — Зачем я так мучаю сама себя? — спрашивала она себя — Я уже так давно хочу домой, я безумно соскучилась по всем, кого я там оставила. Надо возвращаться и быстрее, бросив все и никому ничего не сказав. Она оставит только записку князю с извинениями, ведь между ними еще ничего не было и конечно же Светлане с Григорием. Лучше запиской и не надо смотреть в глаза людям, не надо оправдываться и приводить веские доводы, оправдывающие её поступки.
Так она думала, но сейчас она должна отправиться на работу и там уничтожить записку, которую она украла у князя. Нужно будет уже сходить на вокзал и узнать, когда отходит поезд в Западном направлении. Вероятно, опять придется ехать через Польшу. К чему, к чему ей теперь находиться на чужбине, если Войцеховский все равно её отыскал, и они были вместе. Она проведает своих друзей, свой дом, а потом будет решать, как распорядиться своей жизнью дальше. Может она уедет на время в Палестину? Может еще куда, но в этом городе, она не хочет встречаться с князем Павловским, лгать, изворачиваться и чувствовать себя виноватой без вины. Маленькая девочка к ней привяжется, и она к ней, а ведь она нагло, цинично обманывает её отца. Это кощунство!
ГЛАВА 93
Часов в одиннадцать утра в кабинет обер-полицмейстера Городского управления был вызван подполковник Архаров Петр Николаевич. Прохладный кабинет Николай Николаевича был в зеленых тонах и войдя, подполковник застал своего начальника не в настроении и даже не совсем здоровым. Его голова покоилась на сложенных перед собой руках, опущенных на зеленую обивку дубового стола, и казалось он заснул. Но при стуке дверью, сразу поднял голову.
Распоряжение он отдавал такое, которое самому было поперек совести. Он даже в глаза своего подчиненного не смотрел, а на свои руки. И скрыть было невозможно, что каждое слово, произносимое им, давалось ему с трудом. Но говорил он ровно и спокойно.
— Петр Николаевич, отдаю в твои руки женщину, Анну фон Махель, уроженку Венгерского королевства. Приманка клюнула, но я не ожидал что это будет иностранка.
— Это по списку? — спросил Петр Николаевич.
— Да. Они его подменили. Им же не известно — что список помечен. — Она, видимо, и не в центре всего этого движения, но явно знает всех рядовых организаторов. А рядовые должны вывести нас на лидеров. Два дня назад делались попытки нападения на главу жандармерии — генерал — майора, их рук дело. Пока не скрылись за границей, надо срочно провести аресты. Цепочка тянется, я, право, обескуражен, но факт есть факт — эта женщина выкрала у меня список руководителей партийных ячеек. Придется её арестовать.
— Она иностранка, не возникнут осложнения… — хотел уточнить подполковник, но, не
