вдоль реки Корантейн уже три столетия существуют общины джукас – потомков рабов, бежавших через леса Суринама. В этих деревнях сохраняются «святилища, напоминающие те, что есть в Гвинее, и проводятся танцы и церемонии, которые могли бы происходить в Гане. Используется язык барабанов, очень похожий на барабаны ашанти» [45]. Первое крупное восстание рабов в Гвиане произошло через сто лет после побега джукас: голландцы вернули себе плантации и казнили вождей мятежников, подвергая их жестоким пыткам. Но задолго до бегства джукасов бразильские рабы-маруны организовали на северо-востоке Бразилии черное королевство Палмарис, которое в течение всего XVII века успешно противостояло десяткам военных экспедиций, направленных на его уничтожение португальцами и голландцами. Натиск тысяч солдат не шел ни в какое сравнение с партизанской тактикой, которая делала огромное убежище непобедимым до 1693 года. Независимое королевство Пальмарис – символ свободы и призыв к восстанию – было организовано как государство «по образцу многих существовавших в Африке в XVII веке» [46]. Оно простиралось от поселений Кабу-ди-Санту-Агостинью в Пернамбуку до северных районов реки Сан-Франсиску в Алагоас, занимая территорию, равную трети Португалии, и было окружено густыми дикими джунглями. Верховного вождя выбирали из числа самых искусных и проницательных: правил тот, кто пользовался «наибольшим авторитетом, был удачлив в бою и прославился мудростью» [47]. В эпоху всемогущества сахарных плантаций Палмарес был единственным уголком Бразилии, где развивалось многообразное сельское хозяйство. Ориентируясь на знания, переданные ими самими или их предками из саванн и тропических лесов Африки, чернокожие возделывали кукурузу, батат, фасоль, маниок, бананы и другие культуры. Недаром уничтожение этих посевов было главной целью колониальных войск, стремившихся вернуть людей, которые после путешествия через океан, скованные цепями, сбежали с плантаций.
Изобилие еды в Палмарисе резко контрастировало с нуждой, которую, несмотря на внешнее процветание, испытывали сахарные районы побережья. Рабы, завоевавшие свободу, защищали ее с умением и мужеством, поскольку делили ее плоды: земля находилась в коллективной собственности, а деньги в черном государстве не использовались. «Ни одно восстание рабов в мировой истории не длилось так долго, как восстание Палмариса. Восстание Спартака, которое потрясло крупнейшую рабовладельческую систему Античности, длилось полтора года» [48]. Для последней битвы с беглыми рабами португальская корона собрала огромную армию – большая по численности была организована гораздо позднее, при борьбе Бразилии за независимость. Последнюю крепость Палмариса защищали не менее 10 000 человек; выживших обезглавили, сбросили с обрывов или продали торговцам в Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес. Два года спустя вождь Зумби, которого рабы считали бессмертным, пал жертвой предательства. Его схватили в джунглях и отрубили голову. Но восстания продолжались. Прошло совсем немного времени, и капитан Бартоломеу Буэно до Прадо вернулся с Риу-дас-Мортес с трофеями, подавив очередное восстание рабов. В седельных сумках он привез 3900 пар человеческих ушей.
Восстания происходили и на Кубе. Некоторые рабы совершали массовые самоубийства, «обманывая хозяина своей вечной забастовкой и бесконечным бегством в иной мир», как писал кубинский историк и политический деятель Фернандо Ортис. Они верили, что таким образом воскреснут телом и духом в Африке. Хозяева калечили тела погибших, чтобы те воскресали кастрированными, однорукими или обезглавленными, тем самым заставляя многих отказаться от мысли о самоубийстве. К 1870 году, как недавно рассказал бывший раб, который в юности бежал в горы Лас-Вильяс, чернокожие на Кубе больше не кончали жизнь самоубийством. Они надевали волшебный пояс и «улетали, взмывали в небо и возвращались на свою землю» или уходили в горы, потому что «уставали от жизни. Те, кто привыкал к жизни на плантации, слабели духом. Жизнь в горах возвращала силу» [49].
Африканские боги продолжали жить среди рабов и в Америке. Легенды и мифы об утраченной родине питала ностальгия. Проводя древние языческие церемонии, танцуя и повторяя заклинания, африканцы выражали потребность в утверждении культурной идентичности, которую христианство отрицало. Возможно, что на страсть к религии предков повлияли и связи Церкви с системой эксплуатации, в которую попадали чернокожие. В начале XVIII века, когда на английских островах осужденных за преступления рабов перемалывали в жерновах сахарных мельниц, а во французских колониях их сжигали заживо или подвергали колесованию, иезуит Антонил давал владельцам сахарных плантаций в Бразилии кроткие рекомендации, советуя избегать крайностей: «Управляющим ни в коем случае нельзя позволять бить беременных женщин по животу или избивать рабов палками, ибо в гневе удары могут быть непомерными, а попав по голове раба, который стоит больших денег, можно его потерять» [50]. На Кубе надсмотрщики обрушивали свои кожаные или конопляные кнуты на спины провинившихся беременных рабынь, но перед этим укладывали их лицом вниз, с животом в яме, чтобы не повредить «новую единицу», находящуюся в утробе. Священники, получавшие в качестве десятины пять процентов от производства сахара, давали в таких случаях христианское отпущение грехов: надсмотрщик наказывал рабов так же, как Иисус Христос наказывал грешников. Апостольский миссионер Хуан Перпинья-и-Пибернат публиковал свои проповеди для чернокожих: «Несчастные! Не бойтесь многочисленных страданий, которые вам придется вынести в рабстве. Рабом может быть ваше тело, но душа ваша свободна, чтобы однажды воспарить в счастливые чертоги избранных» [51].
Бог изгоев не всегда тот же, что и бог системы, которая делает их изгоями. Хотя официально католиками считаются 94 % населения Бразилии, в действительности чернокожие ее жители сохраняют африканские традиции и религиозные верования, часто скрывая их под священными образами христианства [52]. Культы африканского происхождения находят широкое распространение среди угнетенных – независимо от цвета их кожи. То же самое происходит и в Вест-Индии. Боги вуду на Гаити, бембе на Кубе, умбанда и кимбанда в Бразилии, несмотря на национализацию ритуалов и богов на американской земле, остаются более или менее теми же, хотя и претерпели изменения разной степени. В Карибском бассейне и Баии церемониальные песнопения исполняются на языке наго, йоруба, конго и других африканских языках. В пригородах крупных городов южной Бразилии, напротив, преобладает португальский язык, но с западного побережья Африки пришли божества добра и зла, которые за века превратились в мстительных призраков всех обездоленных и униженных, которые взывают из фавел Рио-де-Жанейро:
Сила Баии,
сила Африки,
сила божественная,
приди к нам.
Приди и помоги нам.
Продажа крестьян
В 1888 году в Бразилии отменили рабство. Но латифундии остались, и в том же году очевидец писал из Сеары: «Рынок человеческого скота был открыт до тех пор, пока длился голод, и в покупателях никогда не бывало недостатка. Редко какой пароход не привозил покупателей из Сеары» [53]. К концу века полмиллиона жителей северо-востока эмигрировали в Амазонию, привлеченные миражами каучукового
