немыслимо, точно так же, как не время поднимать щекотливый вопрос об австрийском или итальянском инструкторстве. Остается одно: сохранить то, что было, то есть нашего германского инструктора, к чему привыкли все, и не поднимать нового вопроса, среди далеко еще не улегшихся балканских страстей, который — верьте моей опытности — может поднять такие осложнения, что никто из нас не в состоянии сказать, кого они затронут и до какого предела дойдут».
Выслушав всю эту длинную аргументацию, я попросил канцлера ответить мне прежде всего на один вопрос: может ли он заверить также своим словом, что мой император уже дал в Потсдаме германскому императору свое согласие не только на продолжение привилегии для Германии иметь своего генерала в Турции в роли верховного инструктора войск, но и на видоизменение и крайне существенное расширение его полномочий — на поручение этому же генералу командования 2-м корпусом, расположенным в Константинополе.
Я уточнил даже мой вопрос и просил канцлера сказать мне: во время свидания императоров в Потсдаме был ли поставлен перед моим императором вопрос о таком расширении полномочий, данных фон дер Гольц-паше, и сказал ли наш император, что он согласен и на это, а также, что при последующих сношениях с нами вопрос о командовании Константинопольским корпусом германским генералом был ли в точности затронут и послужил ли он предметом определенного соглашения?
На поставленный таким образом вопрос канцлер ответил мне буквально следующими словами, которые я записал, как и весь мой с ним разговор, тотчас после возвращения от него в отель «Континенталь», чтобы иметь их в виду при объяснении с императором: «Я этого не могу утверждать, так как вопрос о командовании составляет предмет компетенции нашего военного министра. Я не вижу, впрочем, почему вы придаете такое особое значение вопросу командования одним корпусом нашим генералом. И без командования он может иметь очень большое влияние на управление отдельными войсковыми частями, и лично я вовсе не стоял бы за такое добавление, если бы этот вопрос зависел от меня. К сожалению, я не могу энергично вмешаться в этот чисто технический вопрос и прошу вас доложить его лично императору, а я постараюсь подготовить военного министра и, во всяком случае, сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам успешно выполнить то поручение, которое на вас возложено».
Не стану приводить теперь всех аргументов, которые я считал необходимым привести по этому поводу. Я закончил нашу первую беседу просьбою привести собственную точку зрения канцлера, склонив своего военного министра отказаться от меры, которую сам канцлер не считает столь уж для них необходимою, и подготовить императора к менее резкому отношению к вопросу, сказав ему при этом без всяких обиняков, что я положительно могу удостоверить его, что наш император не был предупрежден об этом в Потсдаме, и что ни военный министр, ни министр иностранных дел не имели до самого последнего времени никакого понятия о новом соглашении Германии с Турцией, и что мне придется, во всяком случае, сказать все это в такой же неприкрашенной форме и лично императору.
Бетман-Гольвег закончил нашу беседу, сказав мне, что ему крайне неприятно все возникновение этого вопроса, так как оно может повлиять и на настроение императора, который так радовался видеть меня и не только изменил распределение своего времени, приезжая в среду утром в Потсдам специально, чтобы принять меня, но даже просил императрицу прибыть из Касселя для того, чтобы принять участие в завтраке, к которому я приглашен.
Прямо от канцлера я прошел к французскому послу Жюлю Камбону, которого никогда раньше не встречал. Он принял меня немедленно, но сказал, что чувствует себя совсем больным и собирается даже уехать в Париж на небольшой отдых, «так как теперь стало потише, и можно немного отойти от нервной атмосферы последнего времени».
Я рассказал ему во всех подробностях все, что произошло со мной, и передал дословно весь разговор с канцлером. Посол, показавшийся мне человеком весьма утомленным и вовсе не склонным резко реагировать на окружающие его явления, сказал мне без всяких оговорок, что все мое сообщение для него совершенно неожиданно, так как ни одно из самых последних сообщений французского посла в Константинополе не давало ни малейшего намека на указанные мною намерения германского правительства, которым мы должны противиться всеми доступными нам способами, и что он сегодня же передаст нашу беседу в Париж, и уверен в том, что его правительство окажет России всякую поддержку в ее решении не допустить осуществление задуманного плана.
Мы расстались на том, что я буду держать его в курсе моих сношений с германскими властями, точно так же как он будет делиться со мною всем, что только поступит к нему из Парижа. В остальную часть дня я не видел никого, кто бы мог представить особый интерес в таком неожиданном инциденте. Наш посол Свербеев оставался по-прежнему невозмутимым и только все повторял, что он не знает, как благодарить судьбу за то, что она сняла с него прямое участие в разрешении такого критического вопроса.
Вечером состоялся в мою честь обед в нашем посольстве, на котором было, однако, мало народа, так как многие из приглашенных министров сослались на принятые ими ранее другие приглашения, но канцлер Бетман-Гольвег приехал, был чрезвычайно любезен с женою, вспомнил все детали нашего приема на Елагином острове, а после обеда, уйдя со мною в кабинет посла, долго говорил со мной по поводу нашей утренней встречи и сказал мне только одно, наиболее существенное из всего нашего обмена мнений, а именно, что он успел уже видеться с военным министром и начальником Генерального штаба и вынес впечатление, что «нам обоим будет не легко убедить этих господ отказаться от их мысли, в которой они видят осуществление их давних мечтаний», но что он думает все же, что мне удастся убедить императора не настаивать на его намерении, «в особенности, — прибавил он, — если я дам понять его величеству, что русский император отнесется менее враждебно к предположению поручить германскому инспектору командование какой-либо турецкою воинскою частью, расположенною не в самом Константинополе, а в каком-либо ином центре, например в Адрианополе».
Я спросил тогда канцлера, согласятся ли на такое видоизменение военные власти, и не могу ли я предложить, с шансами на успех, избрать иной город, например, Смирну, который
