казалось, что в ней их уже не осталось.
В камере оказались политические. Три женщины принадлежали к черносотенскому движению, самому радикальному революционному направлению и две преподавательницы высших учебных заведений, которые заняли позиции либерал-демократического толка после русской революции 1905–1907 года. И это спасло Ани от полного сумасшествия, так как представительниц самых отстойных маргинальных слоев общества здесь не было. Отчаявшиеся люди, полностью оказавшиеся перед лицом полной неизвестности в будущности и даже не уверенные в том, что сегодняшнюю ночь они проведут на месте, хотя бы на своих нарах, с уставшей от большого напряжения психикой, но все-таки, обладающие высоким человеческим интеллектом, находились в камере несколько месяцев. И человеческие инстинкты, и человеческие качества еще имели место быть. Ани даже постарались оказать моральную поддержку. Несколько дней прошло в постоянных разговорах. Все отдали дань большого уважения Ани в её способностях так быстро и обширно выучившей русский язык.
И первые дни, из-за пережитого стресса и панической атаки, про еду даже не хотелось и думать. Но день шел за днём и стал очень остро ощущаться голод и его власть. Еда снилась ночами и самое смешное, всегда в приступах пищеварительной пустоты, перед глазами возникал шикарный, изысканный стол на балу у Юсуповых и в такие моменты острые колики пронзали живот, и жидкая слюна изобильно появлялась во рту. И гнать эти мысли было бесполезно. Животные природные инстинкты оказывались сильнее всякой силы воли.
Конечно же, она ослабела так, что, когда вставала с нар, чтобы подойти к умывальнику и освежить лицо, её начинало подкашивать. А желанного бряцания двери, как знак того, что подадут хлеб и воду, ловил с четко прорезавшимся в критических состояниях слухе, ждал с нетерпением. Еще день и еще. Прошла неделя и она уже не понимала, что для неё лучше. Допросы с угрозами или то, что про неё забыли. И что творилось там, за стенами и что в этих стенах, она даже не предполагала.
Страх, от яростных, внезапно набрасывающихся атак, плавно перетек в медленно тягучую тяжесть придавленного угнетённого состояния, но уже не бросавшего в мелкую дрожь. А иногда, иногда её даже посещали мысли, что было бы для неё лучше, чтобы раз и навсегда все уже прекратилось бы.
Но она старалась следить за течением времени. Прошла неделя. О горячей ванне мечталось так, как замершему в стужу — о теплом лете грезиться. В умывальнике вода была ценностью. И каждому сразу объясняли, что разрешено только несколько раз провести намоченной ладошкой по лицу. Вода в него добавлялась только раз в день, с утра, а человек было шестеро.
За окном начиналось лето, но спасало то, что погода стояла не жаркая, иначе из помещения начали бы выносить трупы.
Как-то один раз, пожилая дама, с тем тягучим голосом, сказала:
— Самое тяжелое — это страх. И даже не страх самой смерти, а страх затянувшихся мук. Этим они ломают любого человека. Сейчас все стали более цивилизованные, так часто как раньше к пыткам не прибегают, ломают долгим, нудным томлением в безызвестности.
— Вы тоже боитесь? — тогда тихо спросила Ани.
— Боится каждая живая тварь под этим небом — так же тихо и протяжно ей ответили.
А Ани боялась, что она сломается. И с каждым начинающимся днём, она думала, что вот, все — больше она не вынесет, ради воли, чистого воздуха и возможности спокойно пройтись по улице, прийти домой и забраться в чистую ванну, она сделает все, все, о чем они только ни попросят. И когда эти мысли приходили очень отчетливо в голову, она чуть не завывала. Обхватив себя спереди руками, она, закусив губы, раскачивалась взад и вперед, сидя на нарах, потом подскакивала и начинала медленно кружить по камере, ибо на порывистые движения и быстрый шаг сил уже не было. И, казалось, такое поведение сокамерницы должно всех раздражать, но никто не произносил и слова упрека. Все молчали, уставившись в мрачные стены. О чем думали другие, она только догадывалась.
Потом, самое интересное, на вторую неделю, организм начинает перестраиваться на тот прием пищи, который получает. И приступы голода исчезли и стол на юсуповском балу с невообразимыми яствами перестал стоять перед взором. Стало полегче. А вот желания прикоснуться всем телом к чистой воде усилилось. И Ани знала. Что если она, когда-нибудь и обретет свободу, то первое что она сделает, это не будет поиск еды, а поиск воды, воды для тела.
К концу второй недели, завизжал железом замок двери в камеру, и конвоир вызвал Ани фон Махель. Все встрепенулись. У Ани похолодели руки и ноги задрожали слабостью и немощностью. Она не смогла подняться, от зашкалившего нервного напряжения. Но сделав несколько неловких попыток, все-таки встала на ноги и медленно направилась к выходу. Сердце стучало гулко и дико. Так можно и человеческий облик потерять — подумалось ей — но я же человек — она даже нашла в себе силы выпрямить спину и расправить плечи. А когда она вышла в прохладный коридор, оставив за собой тяжелый смрадный воздух, ей даже стало легче. Но её не привели в кабинет, в котором она находилась в самые первые часы своего пребывания. Там двери не были железными. Перед ней снова открыли железные двери и жестом показали, чтобы она прошла внутрь. Там на столе, для добавления лучшего света, так как окно под потолком его давало мало, горела керосиновая лампа. И не было в этом помещении такого плотного воздуха и дышалось легче. Она вошла и первое, что увидела в отблеске горящей лампы, это небольшой, деревянный стол и высокого мужчину, одетого в черный костюм и лежавший рядом с ним зонтик, так как на улице сейчас начался сезон дождей и было пасмурно.
У Анни смутно защекотало под ложечкой, и невесть откуда взявшаяся теплая волна прокатила по всему телу. Она прильнула к стене, ноги подводила слабость, и стала всматриваться в человека в этом помещении. А он в резком порыве, как только она вошла, сорвался со стула и бросился к ней. Настороженно и с боязнью, она еще больше вжалась в угол, ожидая почему-то нападения и грубости, но внимательно всмотревшись, замерла от неожиданности в немом вопросе.
Это был Войцеховский. Его жгучие глаза, как только предстали перед ней и услышав на руках силу его рук
