ним случилось.
— Ты можешь написать все что они хотят, лишь ради меня? — тихо спросил он.
Ани, слегка отстранившись, удивленно посмотрела ему в лицо.
Он решил добавить:
— Я сделаю так, что мы уедем с тобой в Америку, сразу, немедля. Я развожусь с Элизабет.
Ани понимала, он говорит это серьезно и так оно и будет. И такой благодарностью наполнено было её сердце, что не вместить. Прильнув губами к его губам, она хотела забрать с собой его запах парфюма, ощущения его поцелуя и сердце стучало гулко, сильно, от присутствия горя и потери некуда было деться, тебя словно раздирало на кусочки, которые потом никогда не соберутся в одно целое. Опять потекли предательские слезы.
— Я не могу, не могу…, …пойми, я не могу и не знаю, как это объяснить — и она чувствовала, как он обнимает её сильнее.
— Хорошо… — услышала она — тогда постарайся протянуть время, изловчись, я что-нибудь придумаю.
— Выходим, — твердо повторил конвоир.
Она так не хотела от него отрываться, это так тяжело, а он сжимал её плечи еще сильнее.
— Ани, я… я не прощаюсь, продержись, милая, я приложу все усилия для тебя.
Она закивала головой в знак согласия и еще раз прильнула к его губам, потом оттолкнулась, чтобы наверняка и отвернулась. Выпрямив осанку, она медленно последовала к выходу из камеры.
ГЛАВА 94
Войцеховский сидел в камере. Пугая охранника своим поведением, а вернее сказать, бездействием. Его оставили с открытой дверью, не тревожа. Так как русского языка он не знал, к иностранцам, в очень дорогой одежде, в России испокон веков бытовало уважение.
Прошло не более пятнадцати минут, как он, собравшись с мыслями, направился на поиски места пребывания главы полиции. Арестные камеры находились на улице, во дворе дома Фитингофа, а вся полицейская администрация пребывала на пятом этаже, достроенном к этому медицинскому зданию в 1870 годах. Это место, если не знать того, что в арестных камерах люди томились на голодном пайке по несколько месяцев, и в некоторых, особенно мрачных помещениях их допрашивали, было открытым и приветливым с виду, со стороны Адмиралтейского проспекта и пересекавшей его Гороховой улицы.
Войцеховский шел целенаправленно, так как с Петром Николаевичем у него с самого утра состоялась конфиденциальная беседа. В кабинет подполковника он попал быстро и легко. Разговаривали они на французском языке и после нескольких предложений, лицо у Петра Николаевича погрустнело. Ничего обнадеживающего на легкий исход дела посетитель ему не сообщил. Войцеховский стал просит о встрече с главой столичной охранной администрации города, на что ему было сказано, что о его просьбе доложат к вечеру и результат он узнает только к утру.
Войцеховского это не устраивало. Он настаивал на встрече с обер-полицмейстером уже сегодня.
Петр Николаевич схитрил, сказав, что это невозможно, так как тот по делам в отъезде, но посетитель слишком упрямо наступал на личное пространство подполковника и в его уверенных жестах и коротких, спокойных репликах чувствовалась скрытая бурлящая сила, готовая внезапно раскрыться в неожиданных неприятностях. К тому, же на стол, были демонстративно положены шикарные, золотые часы с цепочкой и косясь на них издалека, Петр Николаевич подозревал, что под стеклом в них были инкрустированы очень драгоценные камни. Такие вещицы считались фамильными ценностями, имеющими долгую историю родословной, и ценились ювелирами дороже чем просто механизм в золотой оболочке.
Войцеховский многозначительно ждал, и подполковник самолично отправился справляться к князю Павловскому о приеме.
Эти учреждения в работе всегда применяли психологические методы воздействия. Тактика томления и неопределенности действовала безотказно. Притом, что князь Павловский был отвлечен в данное время другими не менее для него важными вопросами и в приеме отказал.
Войцеховский намеренно забыл свои часы на столе, как задаток на будущее и ушел ни с чем. Он понимал, что, повторив попытку завтра о встрече, он столкнется с тем же результатом, ибо если чиновники хотят, они принимают сразу. Но ему самому нужно было время, для получения информации, для дальнейших решений, так как он чувствовал себя первопроходцем на болоте, даже без надежного шеста в руках, проверяющего почву под ногами.
На улице его ждал Мигель Хаск — его детектив, благодаря которому, он и узнал об исчезновении Ани.
— Что будете делать? — коротко спросил его мистер Хаск.
— Я думаю в рамках закона не получиться. Ани совсем слаба, время идет не в нашу пользу. Вы смогли выяснить все о князе Павловском? Его место жительства, о его семье, какие места часто посещает?
Хаск молча кивнул в ответ. Он делал это автоматически, как шаблонное решение задачи в любом вопросе.
— Хорошо — сказал Войцеховский. — Я завтра приму решение. Утром, я повторю попытку добиться приема у обер-полицмейстера, чтобы предложить денег и вам позвоню. Вы будете в гостинице?
Хаск снова кивнул в ответ. И этот разговор был краток, как, впрочем, и всегда было при их общении. Детектив Хаск всегда спокойный и не многословный, князь слишком рационален во всем.
Но перед тем, как разойтись с Войцеховским в разные стороны, он вынужден был оповестить его о неприятном факте. Приехала графиня фон Газейштард, одна, только с личной служанкой, вслед за своим супругом и ожидает его в гостинице, где он остановился.
Войцеховский даже застыл от неожиданности.
— Вот не кстати! — с раздражением произнес. — Мне не было времени запутывать её детектива, я не подумал об этом!
Несколько минут он задумчиво вглядывался в безбрежную синеву спокойной Невы, словно вышел просто на прогулку по набережной. Но Хаск знал, сейчас последуют четкие указания и не обманулся.
— Ну, понятно, теперь, что, все осложняется. Мистер Хаск, снимите мне дом на окраине Санкт-Петербурга, за любую цену, дней на шесть, не больше.
— Вы вернетесь в гостиницу?
— Сегодня, да, чтобы рассчитаться и… — хотел что-то добавить он, но, бегло бросив взгляд на своего детектива, резко передумал. Он скорым шагом направился в сторону Адмиралтейской площади и Хаск понял — в гостиницу, но не услышал, как Войцеховский в сердцах произнес сквозь зубы:
— Сама ускорила объяснения.
Войдя в
