– Что значит «бред»? – возмутился отец. – Это великолепная реклама, и к тому же задаром. Я полночи давал интервью, чтобы протащить Марлен в газету, а вы привередничаете. В следующий раз делайте все сами.
– Хайнц! – Марлен разволновалась, шея у нее пошла красными пятнами. – Это никакая не реклама, а полный абсурд. «Вид на море» вовсе не был захудалой забегаловкой, название бара совершенно не подходит, моего имени в статье вообще нет и… А почему, собственно, его нет?
Хайнц ответил ей бесхитростным взглядом:
– Мы не знали точно, как оно пишется. А неправильно написанное имя – это очень обидно. Но мы можем отправить в газету отклик читателя. И тоже бесплатно.
Марлен выдохлась. Она опустилась на стул, который подставил ей Онно, и опрокинула рюмку шнапса, налитую ей Калли. Потом посмотрела на отца долгим внимательным взглядом:
– Скажи спасибо, что дружу с твоей дочерью. Но я тебя предупреждаю: в следующий раз ты труп. Калли, налей мне еще. Будьте здоровы!
Ближайшие два часа папа молча работал шкуркой. Ни о каких мучениях совести речь не шла, он выглядел вполне удовлетворенным и насвистывал «Друг, добрый друг». Время от времени он проходил мимо стола и рассматривал свою фотографию. Я отступила на шаг, чтобы полюбовалась загрунтованной стеной, и осталась довольна результатом.
– Доротея, я закончила.
Знаменитая гамбургская художница подняла голову.
– Очень хорошо. Другую сторону можешь начать завтра. Все равно уже половина пятого.
Я удовлетворенно потянулась.
– Тогда на сегодня с работой все, я пошла в душ.
Папа выронил наждачную бумагу.
– Мы еще успеем съездить на пляж. Как тебе идея? Искупнуться, а?
Вообще-то я надеялась застать Йоханна, ведь он пока не сообщил, что уезжает. Я не успела ответить отцу, поскольку в пивную вошла Марлен. За собой она волокла большую картонную коробку, которую подтащила прямо к ногам Хайнца.
– Это двенадцать светильников для окон, их нужно собрать.
Папа мельком взглянул на них и с сожалением сказал:
– Придется заняться этим завтра, мы едем купаться.
– Нет, мой милый, ты не едешь купаться, ты сейчас соберешь эти светильники. – Глаза Марлен сверкнули опасным огнем. – И дискутировать я не собираюсь.
Папа одарил ее обаятельной улыбкой:
– Поехали с нами на пляж. У тебя такой измученный вид, слегка освежиться тебе не повредит.
Марлен открыла рот, чтобы возразить, и снова закрыла.
– Ну что? Ты едешь?
Голос Марлен был спокойным:
– Ах, Хайнц, просто собери эти светильники. И без возражений, ладно? Тогда я, может быть, выдержу сегодняшний вечер с тобой и этим писакой в одном помещении, не бегая за вами с удавкой. Давай попробуем сделать так?
Папа успокаивающе похлопал ее по спине.
– Конечно, Марлен, если уж тебе так важно собрать лампы сегодня, я сейчас же начну. И не переживай, у нас будет прекрасный вечер, и ты сможешь расслабиться. Выше голову!
Марлен тихо застонала, развернулась и медленно ушла. Папа задумчиво посмотрел ей вслед и обратился ко мне:
– Слишком много всего для женщины. И пансион, и постояльцы, ремонт и эта жара. Ну ладно, мы поможем ей. Да, Калли?
Калли кивнул:
– Ты абсолютно прав. Давай-ка посмотрим, что за странные лампы она купила. Лампы, которые нужно собирать.
Они сунули головы в коробку, а я заметила, что Доротея с Нильсом едва сдерживаются.
– Ну, я пошла. Удачи вам здесь.
Мне никто не ответил.
По дороге к нашей квартире я решила позвонить Йоханну, но не успела набрать и половину цифр, как телефон зазвонил. На дисплее высветился гамбургский номер. Голос у мамы был подавленный:
– Ну, Кристина, я слышала, что у вас работы невпроворот?
– Привет, мама. – Я присела на скамейку у задней двери и прикурила сигарету. – Как твои дела?
– Ты куришь? Только не при папе, ты же знаешь, как он беспокоится за твое здоровье. Я сегодня говорила с ним два раза, голос у него был веселый.
– Он и в самом деле весел. А у тебя-то как дела?
– Ох, не так чтобы хорошо. Нога болит, они дают мне обезболивающее, чтобы я могла тренировать колено. Я и не думала, что будет так тяжело. Но не говори папе, а то он начнет звонить еще чаще.
– Не скажу. Он не говорил, что часто тебе звонит. Хотя мог бы – я сегодня пыталась два раза тебя набрать, но не застала в палате.
– Ты же знаешь папу, он не слишком разговорчив. Он общается с остальными рабочими?
Папа не слишком разговорчив? Вот удивительно. Через открытое окно пивной я со своей скамейки слышала его команды.
– Конечно, общается. Это неизбежно, когда работаешь вместе.
Мама успокоилась.
– Вот и хорошо. Но послушай, не надо его перегружать, ему все-таки семьдесят три. Отцу нельзя поручать тяжелую работу, он часто себя переоценивает.
– Это верно.
– Почему ты говоришь таким странным тоном? Он уже перетрудился?
– Нет, мама. Он ничего не таскает, не красит, не занимается проводкой – прекрасно перепоручает все другим.
– А как с едой?
– Он ест.
– А почему так лаконично? Ты же мне скажешь, если с ним что-то случится, правда? Иногда он просто стесняется, хочет сделать все правильно, и идеи у него есть, но он не решается их воплотить.
– Ох, вполне.
Голос у мамы стал подозрительным:
– Ты как-то странно говоришь. Он рассказал мне, что Калли сегодня вечером угощает его пивом в честь рождения малышки. И куда же они пойдут? Есть какая-нибудь симпатичная кафешка поблизости? Хайнц не любит громкую музыку…
Я закрыла глаза и увидела весь этот хоровод в «Акуле»: папа, Мехтхильда Вайдеманн-Цапек, Калли, Ханнелора Клюпперсберг, Онно, Гизберт фон Майер, Нильс, Геза и, наконец, я. Интересно, во что облачатся дамы?
– Я тоже иду. Калли знает небольшое уютное местечко. Понятия не имею, как оно называется.
– Желаю вам хорошо повеселиться. И последи, чтобы он от души развлекся, а не грустил в уголке только потому, что мне вставили искусственное колено. Подбодри отца, судя по голосу, настроение у него слегка подавленное.
Подавленное? Муки совести? Наш моложавый мужчина чуть за семьдесят с лукавой улыбкой? Очаровательный господин с красавицей дочерью? Я подавила смешок и откашлялась.
– Не беспокойся о нем, мама. У него достаточно развлечений, и мне не кажется, что он подавлен. Думай о себе, тренируй колено, я позвоню тебе завтра.
– Да, позвони. И передай всем привет от меня. До завтра.
Она положила трубку. А я задалась вопросом, от чего она так старательно оберегала его в жизни и почему я всегда опаздываю?
Открывая дверь квартиры, я услышала свист. Обернулась и увидела Йоханна, ставившего на землю две дорожные сумки.
– Хорошо, что могу с тобой попрощаться.
Я направилась к нему и остановилась.
– Значит, с самолетом все получилось?
– Да, – улыбнулся он. – Жду такси, улетаю через сорок пять минут. Еще раз большое спасибо, надеюсь, завтра к вечеру вернусь и приглашу тебя на ужин. Договорились?
Я кивнула:
– Договорились. А зачем ты тащишь с собой весь багаж? Мог бы здесь оставить.
Он растерянно посмотрел на меня:
– Багаж… Да, верно… Как-то машинально собрался… Глупо, конечно, но теперь уж все равно.
Наш разговор прервал гудок таксиста. Йоханн наклонился и чмокнул меня в щеку.
– Ну, до скорого. Пока, всего хорошего.
– Счастливо долететь.
Я посмотрела вслед отъехавшему такси и задумалась, почему у меня такое странное чувство.
«Маленькая пивная»
П. Александер
Бар «Акула» представлял собой именно то, что и обещало его название: с потолка свисали рыболовные сети, в углах возвышались гальюнные фигуры. Зал был просто набит морской атрибутикой, за стойкой стоял хозяин, по совместительству предположительно пират, а белокурую официантку, будь я ребенком, приняла бы за сирену.
Мой отец был впечатлен:
– Чудесное заведение, только посмотри! И никакого самообслуживания. Отлично! А Калли знает толк в барах.
Сияя, он направился прямиком к официантке.
– Это мы. Мой друг Калли заказывал для нас столик. Большой стол.
Говард Карпендейл запел «Об-ла-ди, об-ла-да», а нас повели к столу под гальюнной фигурой с большим бюстом. Папа уважительно оглядел ее и перевел глаза на меня:
– Великолепный стол. И музыка веселая. Выпьешь пива?
Я покорно кивнула и прикинула, когда же смогу незаметно сбежать отсюда. Пока мы ждали пиво и остальных, папа с интересом оглядывал обстановку.
– Доротее следует все это тщательно изучить. Тут можно подсмотреть кое-какие идеи, мне здесь очень нравится.
– Папа, думаю, тебе стоит держаться подальше от планов Марлен по переустройству бара.
– Почему? – удивился он. – Деточка, я же отношусь к целевой аудитории. Я гость Нордернея. И мне нравятся рыбачьи сети. – Его взгляд скользнул наверх. – А где берут эти носовые фигуры?
– «Де Фриз» – бар, а не портовый кабак.
