– «Де Фриз» – бар, а не портовый кабак.
– Бар, как изысканно. Я думал, мы хотим получать прибыль.
– Марлен хочет получать прибыль, папа, а не мы. Словом, поумерь пыл. Вон она идет.
Марлен остановилась в дверях, отыскивая нас глазами, и подошла к столу.
– Привет. – Она села на лавку рядом со мной. – Онно и Калли уже идут, я обогнала их на велосипеде.
– Скажи, Марлен, – перегнулся через стол папа, – как тебе эти сети под потолком?
Она подняла голову и подозрительно посмотрела на него:
– А почему ты спрашиваешь? Ты что, уже заказал их?
Он возмущенно откинулся назад.
– Да разве я стал бы вмешиваться в твой проект? Разумеется, нет! Я лишь хочу знать, что ты об этом думаешь. Просто так, из интереса.
Марлен посмотрела на потолок.
– Мне это не нравится.
– Жаль. – Папа передал каждому картонную подставку под пиво. – Это придало бы изюминку интерьеру, я…
Он поймал мой предостерегающий взгляд.
– Ну ладно. Вот идет свежеиспеченный дед с подсобным рабочим. – Он приподнялся с места и помахал им. – Сюда! Калли, Онно, мы здесь!
Онно выглядел шикарно в темно-синем жакете и красной рубашке с голубым галстуком. Калли тоже принарядился, он был в коричневом костюме с белой рубашкой.
– Ты оказалась права, та вязаная кофта – неподходящий наряд, – шепнул мне папа.
Главным образом потому, что она была сине-зеленого цвета, а под нее он собирался надеть желтую майку с логотипом зюльтской футбольной команды «Шпорт-фройнде-лист». Я помешала ему в последний момент. Мама была бы довольна. Когда Онно с Калли подошли, папа снова сел.
– Ну, амигос, какие же вы нарядные. Очень элегантно.
Он смахнул невидимую пушинку со своего серого пиджака и провел рукой по полосатой сорочке.
– Я тоже считаю, что одеваться нужно соответственно поводу. А рождение внучки – это особое событие. Ну, где же наши напитки? Послушайте, это Далия Лави, она мне так нравилась!
Предмет поклонения затянула прокуренным голосом: «Охо-хо-хо, когда же ты придешь», и в «Акулу» вошли фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг. Я не смогла удержаться и пропела: «Охо-хо-хо, вот и они», за что получила строгий взгляд отца.
– У тебя вообще нет голоса, а ведь мелодия здесь совсем простая. Калли, пришли твои гости.
Мы с Марлен хмыкнули, готовые подхватить опасный вирус смеха.
Ханнелора Клюпперсберг и по этому случаю облачилась в вязаное. На ней красовалось платье в сине-белую полоску, с разрезом от колена и огромным матросским воротником. Ее подруга Мехтхильда Вайдеман-Цапек была затянута в сатин голубовато-стального цвета с блестящими бабочками, порхающими вокруг выреза. Бабочки, разумеется, находились и в волосах.
Белокурая официантка на секунду благоговейно замерла, остановившись перед ними, Онно смотрел на них как на привидения, папа остался невозмутим, и только Калли нагнулся ко мне и тихо сказал:
– Ты же знаешь, я пригласил их по ошибке, надеюсь, ты не станешь рассказывать об этом Ханне. Мне это будет неприятно.
Но, как и полагается, он направился к дамам, поприветствовал их поклоном и проводил к столу.
Марлен толкнула Онно в бок:
– У тебя глаза на лоб вылезут, дорогой.
Тот смутился:
– Извиняюсь, но что это?
Калли указал на два стула, и фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг церемонно уселись.
– А здесь забавно!
Фрау Клюпперсберг показала на рыбачьи сети под потолком, потом обнаружила над собой гологрудую даму, приложила ладошку ко рту и захихикала:
– Ух, Мехтхильда, посмотри-ка!
– Я полагаю, дамы знакомы со всеми за этим столом? – спросил Калли. – Или мне надо вас представить?
Фрау Вайдеманн-Цапек склонила блестящую голову набок.
– Хотя мы и живем как бы в одном доме, но ваших имен не знаем. Я предлагаю обращаться друг к другу по именам, так как-то по-домашнему. Меня зовут Мехтхильда, а имя моей подруги – Ханнелора.
– Отлично. – Папа поднял бокал с пивом. – Я все равно не запоминаю эти смешные двойные имена. Итак, я Хайнц, а это моя дочь Кристина.
Мехтхильда Вайдеманн-Цапек с восторгом посмотрела на отца.
– Хайнц, вы не представите своих друзей?
– Конечно! Рядом со мной сидят Онно, Калли и Марлен, вскоре придут Доротея и Нильс. Итак, дамы, что вы будете пить?
Роланд Кайзер на заднем плане разливался соловьем, исполняя свой шлягер «Семь бочек вина». Я сглотнула, вечер обещал быть напряженным.
Дамы наконец решились на бутылочку, и тут появились Доротея с Нильсом. Калли махнул им.
– Вот и вы. Доротея, не хочешь мозельского вина?
Доротея передернулась:
– Ну нет. Я буду пиво.
– Ты, Нильс?
– Я тоже. Спасибо.
Мехтхильда скептически рассматривала Доротею, и папа решил ее успокоить:
– Доротея художница.
– Вот как… – Мехтхильду это не успокоило. – Мне кажется, нет ничего особенного, если женщина пьет пиво.
Доротея уставилась на нее, потеряв дар речи. Онно кивнул, за что Марлен сердито отпихнула его локоть в сторону и сказала официантке:
– Я тоже буду пиво. А ты, Кристина?
– Да, – улыбнулась я фрау Вайдеманн-Цапек сладкой улыбкой. – Большой бокал, пожалуйста.
Вместо ответа она повернулась к моему отцу и коснулась своими унизанными кольцами пальцами его руки.
– Я видела вашу фотографию в газете. Я и подумать не могла, что у вас столько хлопот.
У Марлен начался приступ кашля, а смущенный папа отдернул руку, чтобы почесать подбородок.
– Ах, вы же знаете, эти газетчики вечно все преувеличивают, я всего лишь часть команды.
Он скромно улыбнулся.
Принесли напитки, и Калли пожелал лично открыть бутылку вина. Ханнелора захлопала в ладоши, когда он наполнял ее бокал.
– Вы прекрасно с этим справились, Калли. Давайте же сразу поднимем бокал за вас! Будьте здоровы!
– А я думал, будем пить за внучку Калли, – позволил себе напомнить Онно.
– Да! – Калли гордо оглядел компанию. – Выпьем за мою новорожденную внучку! Анна-Лена, за тебя! Будь здорова!
Ханнелора Клюпперсберг вновь подняла бокал:
– И за ее очаровательного деда!
– Очаровательного? Ну да… – скептически протянул Онно, но все же выпил.
Мехтхильда Вайдеман-Цапек заинтересованно огляделась.
– Кристина, вы говорили, что здесь танцуют. Но я не вижу площадки для танцев. Тут есть еще какое-то помещение?
Я подняла руки.
– Я не бывала раньше в «Акуле», мне очень жаль. Выходит, здесь не танцуют. Только пьют.
Папа кивнул:
– Да, на дискотеку не похоже. Но это ничего, знаете, у меня боли в тазобедренном суставе, я все равно не смогу поддержать компанию.
Хихиканье Мехтхильды и ее подмигивание в мою сторону он, слава Богу, не понял. Я решила их не замечать. Ханнелора повернулась к Онно:
– Вы же местный. Где обычно у вас танцуют?
Онно напрягся:
– Я не танцую. Вам придется поискать кого-нибудь другого. Я играю в карты.
– Кстати, о других… – Мехтхильда резко повернулась к Марлен, одна бабочка при этом слетела с ее головы и упала в бокал. – Я тут встретила симпатичного молодого человека, господина Тисса. Он был с вещами, он что, уехал?
Марлен проследила за порханием бабочки в бокале.
– Да, а что такое?
– Ах… – Папа посмотрел на меня. Я сосредоточенно вытирала капли с бокала.
Но фрау Вайдеманн-Цапек не отступала:
– Он же хотел пробыть здесь неделю. Он говорил нам об этом позавчера, когда мы вместе пили кофе в центре. Что-нибудь случилось?
Марлен осталась безучастной.
– Я его не спрашивала. Не обязательно чему-то случаться. Может, ему просто здесь не понравилось.
Папа тут же возмутился:
– Не понравилось? Нордерней очень красив! Пляжи, само место и прекрасная погода. Что ему еще надо? Ну что за идиот?
Я уже собралась встать на защиту Йоханна и все объяснить, но не успела открыть рот, как входная дверь распахнулась и в бар ввалился Гизберт фон Майер. Я застонала, а папа подскочил с места и засиял:
– А вот и он! Иди сюда, садись к нам.
Он повернулся к дамам.
– Разрешите представить? Фрау Вайдеманн-Цапек, фрау Клюпперсберг, эти дамы живут в пансионе, господин фон Майер, журналист.
ГфМ подал обеим руку и отвесил бравый поклон.
– Очень приятно. Разрешите узнать, из каких прекрасных мест вы к нам прибыли?
– Из Мюнстер-Хилтрупа, – захлопала ресницами Ханнелора. – Мы предпринимательницы из Мюнстер-Хилтрупа.
– Предпринимательницы? – Для моего отца это было что-то новое. Для меня тоже.
– Ну да. – Мехтхильда Вайдеманн-Цапек почувствовала интерес. – Мы занимаемся рукоделием.
Вот оно что. Мне срочно понадобилось в туалет. В дамской комнате я воспользовалась моментом и проверила телефон. Поступило одно сообщение: «Вернулся в родные пенаты, надеюсь, скоро все выяснится и мы увидимся. Йоханн».
Руки я мыла очень довольная.
* * *
Когда я вернулась, уровень шума за столом повысился. Ханнелора Клюпперсберг описывала свои впечатления от Нордернея, Мехтхильда то и дело ее перебивала, а Гизберт фон Майер увлеченно делал заметки на подставке для пива. Похоже, здесь рождалась очередная утренняя статья звезды журналистики. У меня перед глазами уже стояли заголовки: «Связанная ваттенами», «Мюнстер банкует» или «Петли на охоте».
