впечатления, тайно рассматривал пикантные картинки, даже в журнале «Крокодил», уж
не говоря о «Крестьянке». Подглядывал в разных женских раздевалках, испытывал определённые
ощущения в туго набитых автобусах и не мог устоять перед мимолётными приключениями на
стороне. Правда, во всём этом он и под пыткой никогда никому не признается. Зачем портить
жизнь, которая считается счастливой и удавшейся? Вот и скажи ты мне теперь: в чём же счастье их
сегодняшнего серебряного торжества? Очевидно же, что жизнь их была ложной и неестественной.
Так что: «Эй, фанфары, заткните свои глотки!» Правда, юбиляры с этим не согласны, они тут же
машут руками: «Ничего затыкать не надо! Пусть гудят! Да, многое мы пережили, многое
перетерпели, но зачем это ворошить?! Ведь главное – мы всё пережили и остались вместе!» «А
пережили, – спрашивает их тут какой-то, чёрт знает, откуда взявшийся корреспондент, – это значит,
перелгали, переобманывали, перепритворялись, ну и много ещё всяких «пере»?» И тогда юбиляры
кричат ещё пуще: «Гоните в шею этого придурка с его провокационными вопросами! Мы подвиг
совершили: мы вместе остались! И если надо, то мы и до Берлина вместе дойдём!» И они,
конечно, правы. Подвиг тут налицо! Так издеваться друг над другом всю жизнь и остаться вместе! И
вот такая хрень почти что у ста процентов всего парного населения. Может быть, у кого-то и по-
другому, только про них почему-то нигде не слышно.
Некоторое время они лежат молча.
– Эх, – говорит Роман, – изучить бы историю под этим углом: когда, с чего именно началась вся
эта ложь? Думаю, она, и впрямь, возникла на переломе «язычество – христианство». Об этом
постоянно размышляет и даже пишет книги мой бывший тесть Иван Степанович. Уж хоть бы скорее
написал, да почитать. Жаль, что мы очень мало и слишком осторожно говорили с ним про это.
Роман вспоминает, что ещё в Выберино он, задумываясь о себе, не мог понять, зачем ему,
можно сказать, маленькому человеку, всяческие глобальные рассуждения о Душе, бездне,
античности, национальностях и прочем? А вот, выходит, затем, чтобы отыскать то наиболее точное
представление о мире, которое сегодня как-то само собой сформулировалось им, как «система
принятой лжи». Неутешительно, конечно, звучит, но что есть то есть. Зато понятно, в каком мире
ты живёшь… Это понимание тоже чего-то стоит.
Смугляна, переваривая этот разговор по-своему, лежит, думая, что, пожалуй, зря она психанула
сегодня на крыльце. И чего, в самом деле, можно ещё ожидать от молодого здорового мужика,
живущего на отшибе, с одной женщиной, когда рядом вдруг появляются другие? Какой же
нормальный мужик среагирует иначе? Пусть уж побродит в нём всё это, раз мужская природа
такова.
– Слушай, – говорит она, – ну, если уж мы сегодня так откровенны, то скажи честно, а вот какой
образ отношений с женщиной тебе подошёл бы больше всего? Ну, как ты представляешь свои
отношения в идеале? Говори, я не обижусь. Я попробую взглянуть на всё непредвзято.
– Ну что ж, попробую изложить. Вот обрати внимание на то, что я всегда чем-то увлечён. Я
всегда знаю своё дело. И мне хочется, чтобы моя женщина (или женщины, как мы сейчас
выяснили), почти не задумываясь, следовала за мной всюду, куда бы я ни шёл, что бы ни делал,
какие бы поступки и ошибки ни совершал. И желательно никакой критики, никакого осуждения.
Лишь поддержка и одобрение. Чтобы она ничего специально не просила у меня, а положилась на
мой ум и мои возможности, зная, что я и сам дам ей всё, что только могу дать.
331
– Я тебя понимаю, – подумав, говорит Нина, – это называется самопожертвование. Не знаю,
способна ли я на него. Но в мою голову лезут другие мысли. Я подумала, что своими
рассуждениями ты подбил неплохую теоретическую основу под существование гаремов…
– Не знаю, как это назвать. Слово «гарем» не наше, однако мне кажется, что жизнь мужчины с
двумя или тремя женщинами удобней и гармоничней для всех. Для мужчины это хорошо хотя бы
тем, что он как личность становится значительней, его амбиции удовлетворяются полнее. Ведь
тогда он вынужден расти – у него появляется смысл для роста. Имея одну жену, ты добытчик, а
имея трёх – обязан быть добытчиком троекратно. Посмотри сколько вокруг самодовольных
мужиков, которые слепили маленький раёк с одной женщиной и успокоились. Зачем им что-то
ещё? Все их амбиции, пусть по сокращённой схеме, но уже успокоены, хотя энергии ещё хоть
отбавляй. Вот они и тратят её на то, чтобы на сторону бегать. И здесь снова проявляется лживость
нашей морали. Зачем кого-то обманывать? Уж лучше бы по женщинам не бегать, а открыто с ними
жить.
– Но ведь при таком раскладе многие мужчины останутся без женщин.
– Ну, во-первых, не все мужики пойдут на такое – это тоже непросто. А во-вторых, надо ли
бояться этого, если женщин у нас всегда больше, чем мужчин? Кстати, разве сам этот перекос не
подсказывает нам правильный путь? Только логика в этом случае нас почему-то не выручает.
Наша серая мораль, или система принятой лжи, нам куда дороже, чем разумное, целесообразное
устройство своей жизни.
– Ну, а если мужчинам всё же станет не хватать женщин?
– И что тут страшного? Куда хуже, когда женщинам не хватает мужчин, ведь из-за этого не
родятся дети. А не рождённые дети – это уже преступление перед жизнью. Так что, конкуренция
тут не помешала бы. Пусть реализуется естественный отбор, пусть максимально реализуются
лучшие.
– Всё у тебя вроде бы складно, но если ты кому-нибудь расскажешь об этом, то тебя будет
считать извращенцем.
– Само собой. Ведь наша серая мораль ещё и агрессивна. Люди просто не позволяют другим
жить как-то иначе, чем привыкли жить сами. Религия, которая так или иначе формирует нашу
мораль, воспитала в нас стадность, поскольку для Бога мы овцы. А из стада выбиваться нельзя.
Хотя то, что ты назвала сейчас извращением – это не упадок. Напротив, такое возможно лишь на
более высоком уровне духовности общества. Эта «Мерцаловская мораль» выше уже хотя бы тем,
что предполагает понимание и принятие нашего естества.
Некоторое время они лежат молча, чувствуя, что тема исчерпана.
– Ну, и как тебе суть нашей мужской природы? – вспомнив начало длинного сегодняшнего
разговора, спрашивает Роман. – Как, можешь ты её понять?
– Не могу, – признаётся Смугляна.
– Почему? – разочарованно спрашивает он. – Ведь я же столько объяснял…
– Потому что моя суть другая и в корне противоречит твоей. Мужскую суть вообще не примет ни
одна женщина.
– Ну, а оторваться, чуть-чуть подняться над
