это воспоминание
придаёт ласкам Нины некий особенный грешный привкус – как тут устоять? Да и надо ли?
Что ж, соседки, если вы ещё не спите, то послушайте как скрипит самодельная рассохшаяся
деревянная кровать, хотя с беременной следует быть осторожным.
Потом они лежат на жёсткой постели, откинув одеяло, отдыхают. Близость изменяет
настроение. Может быть, сейчас просто заснуть, и всё? Ведь время уже далеко за полночь.
– Тебе было со мной хорошо? – спрашивает Нина, как бы ставя точку всему разговору: мол,
говори и рассказывай, что хочешь, но лучше меня всё равно не найти.
– Хорошо, – соглашается Роман, – но, если уж мы сегодня откровенны, то я должен сказать, что
других женщин это для меня не отменяет. Только не спеши обижаться. Попробуй всё-таки понять
суть мужской природы. Конечно, женщине она не нравится, но ведь мужчина – это завоеватель, и
именно эти его амбиции движут мир. Даже призвание своё мужчина выбирает по перспективе
наибольшей власти. Он ведь, скорее, выбирает не призвание, а форму власти, на которую
способен. Вот говорят, что искусство началось с ритуальных плясок у костра. А кто первым
заприплясывал? Мужик, конечно. Ведь это ему надо было убедить и себя, и других в своей силе, в
преимуществе над зверем. И так потом во всём… Так что искусство – это, можно сказать,
изначально мужской продукт. Не зря же все великие художники, писатели, музыканты – властители.
Причём, посильней любых правителей, потому что власти художников подчиняются умы и души
людей, живущих в разные времена. Вот, кстати, почему в этих мужских владениях женщине ничего
значительного не достичь.
– Конечно, нам и горшков на кухне хватает, – с усмешкой язвит Смугляна, но после ласк,
пожалуй, куда мягче обычного.
– А ничего обидного тут нет. Дело не в недостатке талантов у женщин. Просто женщина не
первопроходец… Или первопроходица? Видишь, даже слова такого нет. .
– Ох, даже и слова-то путного для нас нет!
– Упорством самоутверждения женщина обладает лишь в юности до полового созревания. А те,
в ком оно задерживается, не могут потом реализоваться по-женски.
– И что же нам, несчастным, делать?!
– Не создавать, не ходить в неизведанное, а интерпретировать, обогащать, обживать,
наполнять своей личностью то, что уже есть. Почему мужчины говорят о загадочной женской душе,
а вопрос о загадочной мужской душе даже не возникает? Она что, менее загадочна? А не
возникает лишь потому, что этот вопрос должен был заинтересовать женщин, а он им не интересен
– в неизвестное женщины не ходоки.
– Значит, что, наша функция вторична?
– Тут нет первичного и вторичного, потому что без одного нет другого.
– А что же, по-твоему, эмансипация?
– То, как её понимают сейчас – это полная глупость. Женщины думают, что это омужичивание.
Чем это мы, мол, хуже мужиков в том или ином деле? Но мир-то и так уже движется с мужским
креном – возможно, потому он и не совершенен. Женщине надо свой край выправлять, а она в
мужской огород лезет. Ей надо активнее самоутверждаться в женском, а не в мужском. Все думают,
что мир изменяется лишь мужскими качествами, а он между тем способен гнуться и ломаться и от
таких женских качеств, как нежность, ласка, податливость. Созидающей силой обладает любое
качество. Как раз таких-то, женских, изменений миру и не достаёт. Мир должен быть полноценно
объяснён не только по-мужски, но и по-женски. Вот тогда и будет гармония, которая даст толчок
общему развитию Человечества.
– Эх, куда тебя занесло! Ты это о чём?
– Ну вот, например, не может Человек (я имею Человек в целом) охватить своим перекошенным
рассудком, что такое бесконечность, и потому конечен. Ведь то, что не одолено умом, не одолеешь
и на деле.
326
– Да уж, – даже с какой-то горделивой иронией замечает Смугляна, – вот как нас не хватает.
Мир без нас совсем запущен.
– Конечно. А неправильное понимание эмансипации это усугубляет. И результаты есть. Один из
них как раз в том, что женщина уже не способна принять полигамность мужчины, данную ему
природой. У неё от этого почему-то самолюбие страдает. Хотя, по сути-то она должна бы гордиться
принадлежностью достойному мужчине, который владеет многими способностями, возможностями,
женщинами. Ведь гордимся же мы родиной лишь за то, что она у нас есть. И не страдаем, что
каждый из нас у неё не один.
– Ну ты и сравнил! – невольно смеётся Нина. – Заносит тебя, однако. Но вот что значит
«достойному мужчине»? Где они, достойные? Принадлежать таким мужчинам, какие они сейчас –
это же самим позориться…
– Но ведь они такие, потому что их женщины затюкали.
– О, так, выходит, для того, чтобы нам реализоваться чисто по-женски, надо сначала состряпать
этого сильного мужика вместе, с так дорогой для него полигамностью, и поставить над собой?
Неплохо придумано!
– Смешно, но, кажется, это так и есть, – и сам чуть озадаченно произносит Роман. – Только
женское самолюбие не допустит этого. А зря. Ведь пока женщина не сделает себе хорошего
мужика (если уж дело так обстоит), то и самой счастья не видать. Это похоже на абсурд, но нам
следовало бы забыть про это пресловутое равенство и сообща восстановить справедливое,
естественное неравенство, установленное природой на физиологическом уровне. Сообща, потому
что неравенство это особенное. За ним нет гордыни превосходства с одной стороны, и нет чувства
униженности с другой. Это неравенство правильного, гармоничного союза.
Некоторое время они лежат молча на спине, глядя в потолок, и будь потолок прозрачен, то
видели бы сейчас высокое чёрное небо, не то усыпанное звёздами, не то истыканное
разнокалиберными иголками. Стоиот подстанция на отшибе в километре от Пылёвки, и на ней в
одной половине дома лежат Мерцаловы с маленькой, спокойно посапывающей Машкой, а в другой
– городские девчонки-сакманщицы, среди которых Зинка, которая видит на новом месте девятый
сон, несмотря на то, что сегодня своей крутой плотью и светло-зелёными, вечно весенними
глазами взорвала унылую жизнь семьи сельского электрика.
Удивительно, что сегодня от банальной семейной ссоры Мерцаловым удаётся взмыть в такие
глобальные рассуждения.
– Наверное, зря я сегодня так растрепался, – раздумывая, произносит Роман. – Зачем женщине
знать мужские представления, которые она всё равно переиначит по-своему? Мужчина на самом
деле таков, каким он женщине не нужен. Не зря же она так настырно поёт: «стань таким, как я
хочу». Так не проще ли мужику, оставаясь самим собой, давать ей лишь удобное представление о
себе, а не напрягать правдой о своей природе, которую женщина органически не может принять?
– Нет уж, начал, так не съезжай, – просит Смугляна из темноты. – Вот,
