одного мужчины на другого. Тот, кого она
разлюбила, уже не значим для неё. Ну, можно там с ним ещё просто поболтать, кофе под зонтиком
почмокать, типа «мы с тобой друзья». А для души-то он уже безвкусен. Ведь это же так?
– Ну-у, – задумчиво тянет Нина, думая, что, наверное, объективно-то он прав, если только речь
идёт исключительно о настоящей, сильной любви. – Значит, любовь женщины как слиток? А
любовь мужчины?
– А любовь мужчины слоёная, как сердечник в трансформаторе. Мужчина способен, не
отключаясь от одной, любить и другую. Общий эффект от этого только сильнее – больше чувства
достаётся всем «пластинам», если, конечно, их число в рамках разумного.
– Ну, ты тоже, нашёл сравнение: трансформатор, пластины… Хоть бы сказал что-нибудь вроде
кусочка слюды, что ли…
– Причём тут слюда, если у трансформатора от количества этих пластин мощность зависит?
Вон почитай по электротехнике.
– Да уж, мне только электротехники и не хватало! А в рамках разумного это, по-твоему, сколько?
– У каждого, наверное, по-своему. Но я думаю: две или три.
– А мужчин – однолюбов, ты считаешь, нет вообще?
– Им не положено быть по законам природы. Хотя некоторые пытаются себя такими считать.
328
– Зачем?
– Так всё для того же. Для того, чтобы женщине своей угодить, которая принуждает его быть
похожим на себя. Однако, суть мужика, в любом случае, остаётся той же. В системе принятой лжи,
которая корёжит нас, как ржавчина вообще придумана масса ложных понятий. В том числе и
понятие «однолюб». Впрочем, понятия-то, может быть, и правильные, да только опять же не точно
распределены по полам. Например, понятие «однолюб», а ещё лучше «однолюбка», – это женское
качество. Мужчину же уместней назвать «многолюбом». Понятие «измена» в первую очередь
применимо к женщинам, да и то лишь в том случае, если она оказывает предпочтение другому,
любя первого. То есть, когда она изменяет чувству. Если же чувства нет, то и это не измена.
Мужчина же может полюбить вторую женщину, любя первую, и если его чувство к первой от этого
лишь усиливается, то это не измена. А вот если чувство к ней при этом исчезает, значит, изменяет
и он.
– Похоже, что ты изобретаешь какие-то собственные моральные правила. Уж чего только люди
не додумывались изобретать, но вот чтобы придумывать новую мораль… Прям второй Иисус
Христос. И как же будет называться твоя мораль? Наверное, в честь тебя – «Мерцаловская»?
– В том-то и дело, что мой предшественник Иисус Христос кое в чём перемудрил, – с улыбкой,
подыгрывая ей, говорит Роман. – Собственно он-то и был тем первым гордецом, который надумал
мораль от ума, можно сказать, от собственного романтизма. То есть, совершенно не логично и не
научно. А его впечатлительные апостолы насочиняли десятки красивых притч, создав основы этой
самой системы принятой лжи. Прочие же доверчивые последователи-овцы провозгласили
надуманное, как истину, а настоящая истина, которая всегда была и есть лишь рядом с естеством,
стала считаться ложью. Но по христианским-то заповедям жить не легко. Они же противоречат
всему естественному и нормальному. Эти заповеди и сами попы постоянно нарушают. А вот
«Мерцаловская мораль», которую я, продолжая свои рассуждения, пожалуй, и в самом деле, мог
бы сформулировать отчётливей, должна начинаться с того с чем постоянно воюет христианство: с
понимания биологического и физиологического естества и своеобразия мужчины и женщины. Ведь
это же глупо – положить всю свою жизнь для борьбы с естеством.
– А я вот слышала, что если у женщины сразу несколько мужчин, – осторожно говорит
Смугляна, опасаясь, как бы он за эту женщину не посчитал её саму, – то ей тоже от этого неплохо.
– Неплохо ровно в той мере, в какой удаётся ей заразиться мужским мировоззрением. Это как
раз и есть пример личностной каши, если можно так выразиться. Только ведь настоящего-то
счастья это ей не даёт. Ну, вроде как забрела она на соседский мужской огород, жуёт там морковку,
а морковка-то безвкусная, не душевная.
– А в чём душевное удовлетворение мужчины?
– В свободе. В свободе даже от любимой женщины. Какое-то время он может чувствовать себя
с ней как ангел на небесах, а потом вдруг обнаруживает, что и на небесах вроде чего-то не хватает.
Нет, оставлять свою любимую он не намерен, а вот добавить к ней кого-нибудь ещё – совсем не
прочь. Ну, как бы для некого подтверждения статуса мужчины. Но первую женщину он любит при
этом ещё больше. Оставить её может только мужик-баба, заражённый женским. Полноценный
мужчина никогда ничего не бросает и не оставляет. Он же по натуре завоеватель. Ему всегда
хочется к тому, что есть, присоединять что-то ещё. Ему всегда всего мало.
– Так он же распыляется!
– Ничуть! Просто его чувство способно охватить двух или трёх женщин. Он может любить их,
если только они тоже принимают принципы новой морали. Если же эти женщины остаются в
системе ложных представлений, то тогда отношения съедаются ссорами и скандалами.
– Но ведь женщинам-то это обидно!
– Обидно в силу амбиций, заимствованных у мужчины, когда женщина тоже стремится владеть.
А ей по природе свойственно не владеть, а принадлежать и отдаваться. И ничего обидного в этом
нет, потому что принадлежать и отдаваться – это не меньшее умение, чем владеть и брать.
– А я думаю, – не соглашается Смугляна, – что именно настоящий-то мужчина и способен быть
однолюбом.
– Да? А женщина не задумывается над тем, что если у неё есть этот настоящий мужчина,
значит он её выбрал? Если выбрал, значит, он умеет выбирать. И это умение уже не забывается.
Тем более, что оно изначально дано ему природой. А если оно в нём есть, значит, постоянно
должно иметь какой-то выход.
– Но разве нет мужчин, которым выбор уже не нужен?
– Есть. Я видел. Трусит себе по жизни такой мужичок, запряженный в повозку, а кобылки под
носом шнырь да шнырь. А у него, забитого, от невозможности осуществлять программу природы
уже и глаза тускнеют, и кожа жёлтеет, и печень сдаёт, и хвост не такой лохматый. Пропадает мужик
– самой же собственной природой изъедается изнутри. Заманила его какая-то дура в оглобли, да
ещё и шоры на глаза надела. И прихлопнула в нём мужика. А при случае она ещё и верностью его
перед подругами хвастается. Сама же смотрит потом на свободных вольных жеребцов и думает:
«Эх, мне бы такого, а не моего забитого…» Вот таков портрет однолюба получается.
329
– А мой папа? – подумав, спрашивает Нина. – Ведь он однолюб. Или он, по-твоему, тоже лишь
пытается считать себя таким?
– Думаю,
