class="p">Безопасней убить, но за розетки не убивают. Эти будут мстить. Отлупи одного без свидетелей – и
он, может быть, постепенно всё забудет. Но их двое. И они, не забыв ничего, будут строить планы
мести. А самый простой из планов – поджечь. (Страх перед огнём уже в крови.) Спалить этот дом
на отшибе проще простого – во время сильного ветра плесни на стену бензином и брось спичку.
Уже хорошо просохший дом сгорит минут за двадцать. Из села и добежать не успеют. И следов
никаких не останется. Будет торчать лишь печка – золу, и ту разнесёт. И от тебя ничего не
останется, и от жены, и от Машки. Горит же время от времени в совхозе то одно, то другое. Почему
бы и этому дому не сгореть? А виновники ещё не находили. Так же может быть и здесь. Побегает
по улице на своём жёлтом «Урале» участковый, живущий в соседнем селе, или, может быть, по
такому случаю даже милицейский «уазик» из райцентра приедет. Объедут они в Пылёвке всех,
когда-либо сидевших в тюрьме, в том числе и Мотю-Мотю, как первого подозреваемого, уже
потому что он отсидел самый больший срок, напишут протокол и успокоятся. И заключение будет
одно: сами сгорели. В доме под каждым окном электротэн – мало ли какой из них мог коротнуть?
Роману эта картина очевидна настолько, будто он заглянул в реальную ветку возможного
будущего. Ему становится даже жарко. И тогда, передохнув это состояние, он молча
поворачивается и выходит. Остановившись на крыльце, где его не видно из дома, ещё раз
задумывается: может, лишнего накрутил? Может быть и так. А если нет?
343
– Чего это он, а? – слышно, как спрашивает Тимоша, испуганный его странным, спокойным
уходом.
– Может, за ружьём пошёл? – делает Сашка совершенно чумное, нелепое предположение.
И они разом срываются с места. Роман едва успевает встать за дверь. Выскочив на крыльцо и
не увидев его, они аж приседают от испуга – ведь должны были ещё видеть! Хватаются за
мотоцикл, толкают его вниз, еле совпадая с колеёй утоптанной дороги, заводят с толкача и
запрыгивают. Сумка уезжает с ними. И чайник, так и не помятый об их головы, – тоже. Да чайник не
жалко – всё равно чужой.
Вроде бы и смешна эта сцена, а что-то не смеётся. «Вот так-то Мерцалов, – говорит Роман сам
себе, опускаясь на грязное затоптанное крылечко, – ты здесь совсем бессилен. Ты здесь никто».
На глаза неожиданно набегают слёзы. «Ну вот, – с издёвкой над своей чувствительностью, говорит
он, – опять обидели мальчика…»
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Студёные звезды…
Одиночество на продуваемой весенними ветрами подстанции тоскливо, но оно позволяет
словно приподняться сразу над всем своим прошлым, настоящим и будущим, взглянув на них
абстрактно и рассудочно. События каждого дня просты и одинаковы: осмотр оборудования с
необходимыми записями в журнал, готовка пищи для себя одного и чтение. Если от чтения уже
трещит голова, можно пойти в гараж к верстаку, посидеть пофантазировать над деревяшками,
поработать ножом. Хотя теперь это занятие кажется тусклым – кому тут нужны его фигурки?
Делать что-то только для себя одного – не интересно.
Хорошо, что иногда нужно ездить в село. Ожидание хлеба, который в этот мощный
зерноводческий совхоз привозят за сто километров из райцентра, и потому каждый день – в
неопределённое время, даже интересно. Сидя боком на мотоциклетном сиденье, можно слушать
чужие разговоры, а то и самому вставить несколько слов. На его работе такие отлучки в село никак
не сказываются. Если погаснет свет, то замолкнет динамик на крыше дирекции совхоза, из которого
весь день на село излучается музыка и новости большой жизни большой страны. Не трудно
дрыгнуть ногой, чтобы завести свой дребезжащий «Юпитер», сгонять на подстанцию, сея синий
сладковатый дым из блестящих труб, и снова прицепить Пылёвку к энергетической подпитке
страны.
– Ну и что? Загораешь, сидишь? – хлопнув по плечу, говорит Арбузов, вышедший из магазина. –
Может, прокатимся? Подбрось меня до дома.
– Поехали, – воспрянув, соглашается Роман. – Как дела-то у вас?
– Э-э! – отчего-то почти радостно кричит Виктор. – У нас просто цирк!
Всю дорогу по улице и переулку он рассказывает о своих семейных разборках, не замечая, что,
перекрикивая стрекот мотоцикла, кричит о них на всё село.
Несколько домов в Пылёвке выстроены почти по-городскому – в два этажа. Они даже
отапливаются одной кочегаркой, хотя главное городское удобство – на вольном воздухе в
сооружениях, побеленных извёсткой. В домах живут молодые специалисты, в основном приезжие
учителя, и одинокие – конечно же, женщины, а не мужчины. Понятно, что все главные любовные
пылёвские бури бушуют за стенами именно этих передовых домов. Арбузовы живут в одном из них.
Их семейные дрязги в эти дни достигают пикового накала, что хорошо заметно по виду и
настроению взъерошенного, нервного Виктора.
Три дня назад Арбузов оказывается конкретно застуканным у англичанки Ольги Борисовны.
Лена Арбузова колотится в её дверь и обеими кулачками, и ногой с разбегу, а перепуганная Ольга
Борисовна не желает открывать. Лена, прекрасно зная, что муж её внутри, взывает к помощи
молодого директора школы Порошкова, живущего в соседнем подъезде. Тот охотно откликается,
радуясь необычному событию, хотя вся его помощь состоит лишь в более громком, сотрясающем
стуке. Дверь же крепка и совершенно безучастна. И тогда уже заведённый директор, не найдя
ничего лучшего, кричит в замочную скважину и одновременно на весь дом: «Виктор, открой – это
свои! Мы тебя не продадим!»
Рассказывая об этом, Арбузов и сам не может не хохотать, правда, с какой-то злостью.
– Нет, ты представляешь?! – орёт он, тоже на всю улицу. – Тоже мне «свой» выискался! И я с
этим предателем ещё на одном курсе учился! Я-то думал, он друг, а он элементарная сволочь! «Не
продадим!» – а сам что делает? Да ещё, будто не понимая этого!
Роман останавливается у дома, глушит мотоцикл и только тут Арбузов, обнаружив свой крик,
тихо, как будто это и есть самое главное, подытоживает:
– Вот такие у нас дела…
344
– Понятно, – отвечает Роман, – сочувствую. Мне сейчас куда лучше. Я пока один. Нина на
сессию уехала.
– Один – и такой тоскливый?! Вот мне бы так! Сойдись хоть с кем-нибудь, чего киснешь?!
– Да с кем тут сойдёшься…
– Да вон, хотя бы с Кармен, – теперь уже почти шепчет Арбузов, указывая всей головой в
сторону соседней двухэтажки, – она не откажет.
Ну надо же – и этот про Тоню! Может быть, эта, уже вторая, подсказка не случайна? Но что
значит «не откажет»?
