двором Фридриха II, все были приезжими, большинство — из состоятельных и образованных общин Прованса. Именно здесь, на юге Франции, еврейские ученые восприняли новаторский метод Маймонида, Аверроэса, библейскую экзегезу и астрологию Авраама ибн Эзры (Avempace у христианских писателей). Именно здесь еврейская философская традиция, прибыв из Испании, перестала быть уделом лишь богатейших евреев, знанием, передававшимся исключительно от учителя к ученику, она почти что вышла на улицы. Раввин Яаков Анатоли, о котором речь пойдет ниже, мог позволить себе прочитать серию философских проповедей в синагоге. Правда, и здесь две философии — еврейская и христианская — в XIII веке шли близкими, но не пересекавшимися путями. Евреев не допускали в латинские школы, а они сами мало интересовались схоластическими спорами, ведшимися по соседству с ними их христианскими коллегами, возможно, считая латинский аристотелизм недостаточно сформировавшимся[221].
Итальянские иудейские общины в интеллектуальном плане оказались под влиянием испанских и провансальских центров[222]. Двор Фридриха II стал одним из редких сообществ, где две философии на некоторое время смогли соединиться. Это явление связано с именами братьев Моше и Иехуды ибн Тиббонов, Иехуды бен-Соломона ха-Кохена и раввина Яакова бен Абба Мари Анатоли (ок. 1194–1256).
Последний из них наиболее для нас интересен. Он был зятем и учеником Шмуэля ибн Тиббона, друга и духовного наследника Маймонида, автора первого из двух еврейских переводов «Путеводителя растерянных». Под руководством тестя Анатоли изучил математику и начал работать над переводами научных текстов с арабского на иврит и продолжил их уже под покровительством императора, в Неаполе, в 1231–1235 годах. Ему принадлежат переводы комментариев Аверроэса (на первую и вторую «Аналитики», «Категории», «О толковании» Аристотеля, «Исагог» Порфирия), «Альмагеста» и его краткого изложения Аверроэсом. Особый интерес для возможного сравнительного исследования должен представлять его перевод «Основ астрономии» аль-Фергани (лат. Альфрагана), поскольку он сделан на основе латинского перевода, скорее всего, Герарда Кремонского, но со ссылками и на арабский оригинал[223].
Это очень редкий случай в истории научных переводов XII–XIII веков, во всяком случае, в тех подробностях, которые нам сегодня известны. Иудеи могли познакомиться с латынью лишь в ограниченном объеме, что называется, неофициально и лишь по милости и благорасположению работавших с ними христиан. Вполне вероятно, что Анатоли заслужил доверие Михаила Скота и лично Фридриха II, допустивших раввина к сокровищнице христианского знания — латыни. Не случайно Альфраган — едва ли не основной источник астрономических познаний самого Михаила Скота. Кроме того, Анатоли был экзегетом, личным врачом Фридриха II в 1230-х годах и, возможно, занимался алхимией. И библейская экзегеза, и медицина, и алхимия входили в сферу интересов знаменитого шотландца. Возможно, он-то и представил раввина любознательному императору[224].
Анатоли, несомненно, видел одну из своих задач в том, чтобы познакомить иудеев с аристотелизмом в аверроистском ключе. Это вполне согласуется с одним из направлений деятельности Великой курии и в дальнейшем христианской схоластики в целом. На еврейскую философию аверроизм оказал не меньшее влияние. Однако вторым великим откровением для еврейских философов того поколения стал Маймонид. Анатоли продолжал его дело, оставаясь целиком и полностью религиозным мыслителем и раввином, примирителем, для которого первостепенность веры неоспорима. О религиозности своих единоверцев он писал с грустью, сетуя на невнимательность своих субботних слушателей и «бессердечность», с которой они формально соблюдают заповеди[225]. Такая позиция напоминает знаменитую формулу ранней схоластики: «вера, ищущая понимания», fides quaerens intellectum.
Во время пребывания при дворе Фридриха II Анатоли написал свое единственное дошедшее до нас самостоятельное сочинение: «Стрекало для учеников» (Malmad ha-talmidim), серию философских проповедей, связанных с недельными разделами Торы, которые читались на протяжении года. Оба слова в названии построены на корне למד, от которого производятся все понятия, связанные с учением, и Анатоли в предисловии обыгрывает значение данного им названия: его книга — одновременно учебник и стрекало (инструмент учителя) для тех, кто учится (талмидим), и кто воздает культ Богу (оведим), для «людей действия» (анше хама’асе), которые воплощают заповеди в жизни. Он пишет не книгу мудрости, но лишь «стимулирует», «подстрекает» (дирбунот) к поиску истины[226]. Почти каждая проповедь начинается со стиха из Книги Притчей, поэтому в «Стрекале» можно видеть продолжение проекта по комментированию приписывавшихся Соломону текстов, который был начат Шмуэлем ибн Тиббоном[227]. Но его значение в истории идей может быть выражено яснее: это первый развернутый комментарий на «Путеводитель растерянных», размышление над которым на протяжении столетий станет одной из столбовых дорог еврейской философии.
В пространном предисловии к «Стрекалу» можно найти следующие слова: «Цель моей книги только в том, чтобы изложить то немногое, касающееся наук, чему я научился у названного выше мудреца (Шмуэля ибн Тиббона. — О. В.) и что я слышал из уст великого христианского мудреца (хахам) Михаила (Скота. — О. В.), с которым я был связан некоторое время. Когда в разговоре возникал какой-нибудь библейский стих, он предлагал его ученое объяснение. Я принимал толкование и записывал под его именем, потому что в мои намерения не входило хвастаться взятой взаймы одеждой, чтобы приобрести славу ученого. И меня не следует критиковать и презирать за то, что я цитирую его, не принадлежащего к нашему народу. Вещи нужно анализировать сами по себе, и не важно, кто именно высказывается о них»[228].
Здесь выражена смелая интеллектуальная и религиозная позиция, в истории средневековой еврейской мысли встречающаяся так же редко, как и в христианской. Такое сотрудничество стало возможно, как мне кажется, благодаря посреднической и как бы «прикрывающей» роли Фридриха II. В 1240 году в Париже под председательством епископа Парижа Гильома Овернского и в присутствии королевы Бланки Кастильской, матери Людовика IX, прошел диспут между францисканцами и четырьмя иудейскими учеными, на котором евреям пришлось оправдывать Талмуд против обвинений в ереси по отношению к христианству. В результате многочисленные конфискованные экземпляры Талмуда были публично сожжены. Публичные иудео-христианские диспуты еще вовсе не свидетельствовали о взаимопонимании, напротив, в XIII веке напряженность и агрессивность полемики усилилась[229].
Анатоли с уважением отзывается о Скоте, скорее всего, он относился к нему как к своему покровителю и отчасти наставнику. Он последовательно цитирует его мнения, чаще всего не высказывая собственного суждения. Эта подчеркнутая объективность в передаче чужих мыслей для нас особенно ценна, она увеличивает наши шансы услышать реальные неслиянные голоса той эпохи[230]. Комментарии шотландского астролога на библейские пассажи (всего их двадцать один) очень кратки. «Стрекало» не было задумано как философский трактат, изложение в нем действительно не отличается стройной структурой — тем проще было включить в
