провёл по голени, с которой откололось много тёмно-серых кусочков камня, и врезался пальцами в образовавшиеся округлые выемки. В них было достаточно места, чтобы сплести паутину или отложить яйца. Кончики пальцев повиновались мощному импульсу, исходящему от девушки, и задёргались в болезненном спазме. Я быстро покрылся липкой испариной.
– Отвести тебя домой?
– Не переживай, само пройдёт.
– Я настаиваю.
Ширма, преграждавшая путь, спала, и наружу выскочила хрюкающая, выплёскивающая раздражение, точно яд, свинья. Непригодная в пищу, без достоинств, она размазывала копытами грязь, оставляя вонючий след всюду, куда бы ни пошла.
Как ни терпел я, но воспоминания, воскресающие подобно зловещим мертвецам, набирали силу. Сильное впечатление под коркой сознания усиливало нервозность. В памяти вырисовывалась лишь одна картина: камешки перед кустом, асфальт в мокрых пятнышках. Я словно наяву ощущал, как по подбородку скатывалась слюна, ресницы слипались, а нос закладывало. И было тяжело, почти невыносимо. Меня прижимали к дороге, пытаясь раздавить в лепёшку.
– Нет! Отвали! – воскликнул я и невольно толкнул Келвина.
– Ты чего?
– Прости. Не знаю, зачем я это сделал…
– Всё хорошо, я рядом.
– Её зовут Лана.
– Кого?
– Статую.
– Откуда тебе это известно?
– Мама однажды рассказала легенду о девушке, из слёз которой вырос золотой цветок, – простонал я сдавленно, хватаясь за Келвина. – Ладно, проведи…
– Может, в больницу? – спросил он обеспокоенно.
– Ни за что!
– Тогда попрошу маму тебя покараулить.
– Конечно, – согласился я нехотя, а про себя подумал: «Как же хорошо, что они ничего не знают».
В автобусе со мной случилась истерика. Я отвернулся в надежде на то, что Келвин не увидит, как я рыдаю, стискивая зубы, но он не отставал и расспрашивал, что болит и не лучше ли вызвать медиков. Подозрения в том, что мне требуется неотложная помощь, крепли с каждой остановкой. Замкнувшись, я перестал откликаться даже на прикосновения.
– Мне остаться? – сочувственно проговорил Келвин, больше не влезая в личное пространство. – Пиши, если что, или звони. Я буду на связи, – сказал он кратко, чтобы не спровоцировать новый всплеск эмоций.
Не мог же я признаться, что стыдился и боялся. Где-то до сих пор шастал ублюдок, сломавший мой фотоаппарат.
Глава 14
Мама планировала зайти к Эзре, чтобы поговорить о здоровье тётки (они вместе практиковали йогу), попавшей в больницу после инфаркта, но по итогу осталась со мной. Уговоры укрепили мнение, что я слетел с катушек. И не удивительно! Влетев в комнату, я принялся реветь громче и ронять всё, что плохо лежало или стояло. На ковёр падали книги, карандаши, ручки, фигурки супергероев. Копилка, в которую я ежедневно бросал по баку20, ударилась об пол и разбилась на части. По спальне рассыпались тусклые монеты.
– Перестань! – вскричала прибежавшая мама и выплеснула на меня стакан воды. – Прекрати крушить и ломать! Нам потом ещё убираться!
Я словно освободился от наваждения. Гнев напрочь улетучился, оставив после себя жгучую горечь. Не зная куда деться, я просто плюхнулся на кровать с печалью, застывшей в глазах. Мама обтёрла мне лицо и волосы мягким полотенцем и села напротив.
– Что на тебя нашло?
– Ничего.
– Ага, верю! Он тебя обидел?
– Кто?
– Келвин.
– Нет. Знаешь, он сказал, что любит меня, – произнёс я неравнодушным тоном.
– Разве это не прекрасно? – проговорила она так, будто совсем не удивилась. – Ты же влюблён в него?
– Как догадалась?
– По взгляду и по тому, как ты смущался на пляже. Я обратила внимание на стенку.
Мама указала на фотографии. На них были только мы. Ни друзей, ни соседей. Мы в парке среди жирных куриц, клюющих зёрна; на другом снимке рядом с раритетом, «Шевроле» шестьдесят девятого года; следующая фотография была сделана пятого августа ровно в тринадцать сорок три, когда частичное затмение достигло своего пика; затем шли кадры, на которых Келвин пробовал собрать пирамиду из камешков. Ну, и вишенка на торте – снимок с дельтапланом.
– Да, логично, что я влюбился.
– Тогда в чём проблема? – спросила мама. – Он заставил что-то делать против твоей воли?
– Мы поцеловались, – сказал я негромко.
– Очень странно.
– Что?
– Нормальные дети не делятся такими подробностями с родителями.
– Снова за старое? Я говорю потому, что не стесняюсь. Поцелуй был настоящим, нам обоим хотелось это прочувствовать.
– Значит, он…
– Келвин тут вообще ни при чём!
– Хорошо, хорошо, но мне же нужно знать, что с тобой происходит. Что я упускаю?
– Ничего, – повторил я упрямо и опустил голову, чтобы не видеть честного и светлого лица мамы.
Зачем я оборвал лепестки? Цветок был таблеткой снотворного, которое помогло только на пару месяцев. Что дальше? Как справляться? Так или иначе, меня пугало, что скажут люди и что скажет Келвин. Я соображал, что в какой-то мере был виноват в произошедшем. Не стоило бродить поздним вечером по малознакомому району. Даже дети знают, что невысокий уровень преступности – это не гарант безопасности.
– Я проверю вещи?
– Делай что хочешь.
Она заглянула в шкафы, тумбочки, но ничего подозрительного не нашла. Конечно, всё подозрительное глубоко отпечаталось на теле.
– Так нельзя.
– А как можно?
– Не язви. Я серьёзно, – огорчилась мама и бережно сжала мою руку. – Записать тебя к врачу? К неврологу.
– Не надо.
– Ты же понимаешь, что проблема не уйдёт, если её не решить? – она тяжело вздохнула.
– Угу, не тупой.
– А ребята? Ты им рассказал?
Тут амулет в кармане стал горячим, как отварное яйцо. Я выкинул мешочек, чтобы не обжечь ляжку, и промычал что-то невразумительное.
– Нет!
– Что это? Какой-то талисман? – она быстро, но осторожно выпустила ладонь.
– Бабушка Келвина дала, – обронил я безразлично.
Мама подняла мешочек.
– Не трогай!
– Почему? – Она вытащила амулет и, слегка озадаченная моей резкостью, добавила: – Я аккуратно… Симпатичная штука. Случаем, не с историей?
– Без понятия. Как ты её держишь? Она горячая!
– Вообще-то прохладная.
Не подавая виду, что вконец расстроилась, мама спрятала кактус и положила на одеяло.
– Носи, если не приносит вред.
Я притронулся к мешочку с мыслью, что меня обманывают, но амулет действительно оказался холодным, даже не тёплым. Я был в полном недоумении и предположил, что на талисман повлияли мамины слова.
– Келвин же не будет врать. Или его бабушка.
Мимо.
– Значит, так оно и есть.
– Я отдалился от Хью с Ханой.
– Вам плохо вместе? – У неё поникли плечи.
– Совсем нет. Им обидно, что я молчу.
– Не лучше ли поговорить по душам? Я читала, что диалог – это отличный способ улаживания конфликта.
Амулет словно облили бензином и чиркнули спичкой, настолько больно он обжигал ладонь с тыльной стороны.
Видимо, именно сейчас было подходящее время для прогулки с друзьями. Не сказать, что мы были в ссоре. Скорее, избегали встреч, чтобы не обострить ситуацию.
Я попросил маму ещё раз коснуться талисмана. Как и ожидалось, она вновь сказала, что он напоминает ледышку.
Когда мы убирались, мама строго проговорила:
– Если останешься один, обещаешь, что не натворишь глупостей?
– Ты о чём? – включил я дурачка.
– Пообещай. Сегодня было много работы, так что лягу спать пораньше.
От моей смерти свинья бы не закончила гадить, а продолжила калечить психику других девушек и парней.
– Обещаю.
– Уверен? – произнесла она твёрдо.
– Да, – ответил я не менее уверенно.
– Жалко копилку.
