15
В последнее воскресенье августа, когда лето махало гибким крылом на прощание, я постучал в знакомую дверь с витражным стеклом. Келвин бесшумно открыл и впустил внутрь.
Он всячески обхаживал меня, предлагая то печенье, то напитки, но я наотрез отказывался, озираясь вокруг. В доме стояла тишина, как в могиле.
– По магазинам ушли, – объяснил Келвин, присаживаясь на диван. – Два часа их точно не будет.
– Понятно.
– Не бойся, они не выгонят, – произнёс он ободряюще. – Если захочешь, можешь остаться.
– На сколько?
– Зависит от того, какой у тебя ко мне разговор, – сказал Келвин с нажимом. – Я ищу квартиру.
– Скоро переедешь?
– Осенью, наверное. Не буду загадывать.
Всеми силами я оттягивал неизбежную минуту, задавая кучу лишних вопросов. Келвина нельзя было провести. Он чувствовал мою панику и сам нервничал, стискивая кулаки до того сильно, что белели костяшки.
– Выйдем во двор?
– Да, там получше.
– Почему… вернее, что на тебя повлияло? – спросил он осторожно, выдернув сочную травинку из щели между ступенями. – Начни издалека. Правда, что ты забыл обо мне?
Я пересказал легенду о золотом цветке и, конечно же, о Лане, желавшей блага возлюбленному. Келвин, будто привыкший к чудесам, сказал:
– Сказки передаются из поколения в поколения, как и предания. Их приукрашивают, но в целом они правдивы.
Выдержав тягучую паузу, он добавил:
– Воспоминание связано с кем-то близким или только с тобой?
– Со мной, – ответил я вполголоса, вдыхая воздух, охлаждающий нервы.
Мы помолчали минуту, готовясь к худшему. Он бережно накрыл мою руку ладонью, отчего во мне появилась смелость, а потом неохотно отстранился. Я надеялся, что справлюсь с болью, не прекращающейся даже во сне. Мечтал, чтобы Келвин не оборвал нашу связь.
– В тот же день, после рассказа, я ушёл из дома, чтобы поделать фотки. Я заскочил к Хане и спросил, можно ли снять корешки. Они были такими красивыми и яркими, что я не мог удержаться и буквально упрашивал, чтобы их заснять. Хана не дала, так как правила запрещали съёмку, но я не расстроился. Было классно. Я спокойно гулял до тех пор, пока совсем не стемнело, и стало казаться, что кто-то идёт за мной по пятам. Вроде, и странно, и не очень. У нас мало кто торопится и спешит, даже если есть важные дела. Рядом со мной проходили другие люди. Я смотрел на них и удивлялся, что они не замечали очевидного.
Келвин спросил, заметно бледнея:
– Ты остановился?
– Ненадолго. Человек, который следовал за мной, шёл домой. Нам просто было по пути. Я подумал чёрт возьми что о вполне себе невинном мужчине. Несчастном, жалким на вид.
Он слегка расслабился, но тут же насторожился, ведь это был не конец истории. Определённо не конец.
– Посидим ещё немного? – сказал он, вселяя какое-никакое спокойствие. – Принести кофе?
– Нет, останься здесь.
– Хорошо.
Келвин не давил, а ждал, когда я всё-таки соберусь. Я был растроган его заботой и одновременно жестоко подавлен тем, как гладко складывался диалог. Затишье наступает перед бурей?
– Затем все куда-то исчезли, и я остался один на один с дорогой. Кто-то побежал за мной. Я бежал так быстро, как только мог и поэтому устал. У меня болели ноги. Я напугался, что у меня случится приступ, или откажет сердце. Он догнал и…
У него моментально преобразилось лицо, посерело, взгляд отяжелел, а глаза налились слезами.
– Не продолжай, – поспешно перебил Келвин. – Пожалуйста, не продолжай.
Меня затошнило, и я повесил плечи, выплёвывая слова:
– Почему он сделал это со мной? Я был неправильно одет или ходил не там, где надо?
– Насильнику плевать на одежду, пол, возраст и другое. Абсолютно на всё. Хоть в паранджу укутайся, неважно.
– Кел, что со мной не так?.. – прошептал я, давясь слезами. – Мне стыдно! Стыдно, что не дал отпор и не закричал! У меня был шанс, но я его упустил!
– Стыдиться должен тот мудак, а не ты, – возразил горячо Келвин. – Нельзя предугадать, как поступишь в подобной ситуации: заорёшь или впадёшь в ступор. Всё нормально, твоей вины в этом нет.
– Нам объясняли, как защищаться.
– Где?
– Вот, в последнем классе… перед старшей школой… Я не слушал и думал, что защищён, что нападают на кого-то определённого! На девушек хрупкого телосложения, на тех, кто не умеет давать отпор, – проговорил я, судорожно всхлипывая. – Воспоминания вернулись, потому что я дотронулся до Ланы! Давай сходим к ней ещё раз? Ну пожалуйста! Ты же теперь знаешь, в чём проблема? Не допустишь, чтобы я прикоснулся к статуе? Мы обязательно найдём цветок. Если не этим летом, так следующим. Рано или поздно он вырастет. Вырастет же, да?
Но Келвин был другого мнения. Он печально качнул головой и, набравшись мужества, заявил:
– Нет. Ты его не сорвёшь. Ни сейчас, ни потом.
– Что?.. Почему?!
– Невозможно каждый раз полагаться на магию. От себя не убежишь.
– Оно навсегда со мной! Навсегда, понимаешь? Через лет десять, может, и успокоюсь, но никогда не забуду. Не смирюсь с этим фактом! Когда другие люди в старости будут рассказывать внукам о первой любви, первых победах и неудачах, что расскажу я? А итоги? Между полезных и пустых дел втиснется нечто уродливое и противное. Галочка, научился бренчать на гитаре, галочка, порекомендовал покупателю Ханы крутую книгу, прочитав которую, тот загорелся идеей и открыл кондитерскую, галочка, был изнасилован.
– Остаётся один выход, – начал деликатно Келвин, – обратиться за помощью.
– Исключено!
– Напиши заявление. На тебе, как и на одежде, есть следы.
– Я стирал трусы и штаны.
– Для этого и нужна экспертиза, – добавил он веско, стирая вовсю катящиеся слёзы.
– Меня осмотрят специальные врачи?
– Да.
– Они будут задавать неловкие вопросы, – сказал я, вскочив со ступени.
Келвин попробовал схватить меня за руку, но я лишь отмахнулся и, больно ударившись о перила, зарыдал с новой силой.
– Если пройдёшь терапию, то полегчает.
– Ага, конечно!
– Я не говорю, что ты полностью оправишься от травмы. Читал, да и то мельком, что жертвы насилия вновь учатся доверять и повышают самооценку.
– Для чего мне терапевт? Он выполняет работу, как и все врачи, только для того, чтобы получить деньги. Не справится!
– Врачи не так уж и глупы, – заметил Келвин. – У них есть знания и опыт.
– Знаниями здесь не обойдёшься! Неужели абсолютно незнакомый человек способен понять и заодно вылечить?
– Конечно же нет, но он будет одним из тех, кто сможет, – сказал он, настойчиво пресекая мои возражения. – Я не знаю, что ты чувствуешь, и врагу не пожелаю испытать то, что прошёл ты, но если разрешишь – мы к твоим услугам.
– Кто это мы?
– Родители, друзья… я. Ты не хочешь, чтобы он был наказан и чтобы его посадили?
– Не знаю. Единственное, чего я хочу, так это спрятаться в угол подальше от всех, чтобы меня не доставали. Чем меньше внимания, тем проще! Тебе неприятно?
– Что?
– Трогать меня.
– Нет, – удивлённо произнёс Келвин, – что в тебе неприятного?
– Я грязный!
– Неправда.
Улыбнувшись сквозь слёзы, он тихо поднялся с лестницы и проговорил так же уверенно, как и прежде:
– Я
