Что купишь? Новый телефон? Какие-нибудь сладости? – спросила мама, убирая монеты в банку.
– Ерунда, мне хватает вкусностей, да и телефон нормальный. Я коплю на камеру.
– Неужели? – изумилась она, обронив пару баксов. – Ты вроде как не собирался.
– Келвину удалось меня переубедить. Оплачу хотя бы половину стоимости.
– Ладно, – таинственно просияла мама.
– Что с тобой?
– Рада, что не забросил фотки, – проговорила она с уважением.
Я смутился, расставляя канцелярские принадлежности. Последний штрих, и в комнате воцарился творческий беспорядок, а не реальный бардак.
– Ты была против.
– Но не теперь. Я скучала.
– Я всегда был рядом.
– Не было того маленького исследователя и креативщика, который сбегал для того, чтобы заснять пушинку или ворсинку. Ты не заслуживаешь моего неодобрения. Не скрывай, если что-то давит. Я понимаю, случается разное… но стоит ли оно того? Испорченных нервов, подорванного доверия? – спросила мама и тихонько вышла за дверь.
Не мешкая, я припрятал амулет под подушку и лёг на кровать. Голову словно лизало пламя, а волосы опаляло жаркое дыхание. Талисман, не унимаясь, подавал тревожный сигнал и заставлял сосредотачиваться на друзьях. Положив амулет на тумбу, чтобы не получить ожог, я принялся перечитывать сообщения и, позволив разуму отключиться, спокойно принял факт, что мистика пронизывает человеческую природу. Мешочек, переданный Накайн, тому подтверждение.
Открыв галерею, я увидел бесчисленное количество неудалённых скринов со школы. Мы с Хью часто кидали готовые задания, если не успевали сдать в срок. Один из нас списывал, а другой с чувством выполненного долга отправлялся в секцию или кино. «Написать или подождать?» – спросил я у амулета. Он загорелся, подгоняя меня, будто ветер бумажный кораблик. «Иногда, плывя по течению, можно добраться до океана», – поблёскивал магический кактус.
Я несколько раз открыл и закрыл диалог. В последнем сообщении Хью объяснял, что хочет дружить, как прежде. Ему было плевать на разногласие и недопонимание. Он всё прекрасно понимал. Наконец, я назначил встречу неподалёку от Вайкики. То же самое написал Хане и, обуреваемый волнением, выключил телефон. Лишь бы согласились, подумал я, нащупав привычно холодный амулет.
Первым пришёл Хью.
– Привет.
– Привет.
– Как продвигаются отношения с Келвином? – спросил он осторожно.
Отпираться было бесполезно.
– Интуиция подсказывает, что вы довольно-таки близки, – добавил Хью без малейшего намёка на насмешку.
– Болтунья твоя интуиция, – бросил я сгоряча, опираясь на скамью. – Мы не встречаемся.
– Слышал ваш разговор у Палмер, – он виновато замялся. – Передашь, что мне жаль? – спросил Хью. – Я знаю, каково это – быть без поддержки семьи.
– Хорошо.
Хана немного опоздала и в качестве извинения принесла мармеладных мишек. Фруктовые, кисло-сладкие, они весело тянулись, как машинная резина. Хью было вкусно, а нам грустно.
Мы пересекли парочку улиц. Я заговорил, мучительно подбирая слова:
– В июне у меня пропало желание снимать, это правда, но не дружить с вами.
– Считаешь, я бы не поверила? – перебила Хана. – Не поверила в твой кризис? Я тоже человек, и у меня бывают плохие дни.
– Но восприятие-то разное. Я реалист. Для тебя моё состояние показалось бы сущей ерундой.
– Ни фига подобного! – настояла Хана, всучив упаковку с мишками Хью. – Иногда я думаю о том, чтобы оставить «Кане и романы». Думаю, зачем он мне нужен? Каждый день перебираю книжки, советую новинки покупателям, успеваю как-то учиться на заочке. Однажды мне настолько осточертел магазин, что я повздорила с клиентом и не пробила покупку. Он психанул, обозвал меня дурой и пожаловался, что я дерьмово исполняю обязанности. Но знаешь что? Мне полегчало. Я будто очнулась, когда выпустила пар. Не будь самоуверенным, когда утверждаешь, что тебя не поймут.
– Серьёзно? Ты меня ругаешь?
– Если только чуть-чуть, – произнесла невинно Хана.
– Она переживает, – вставил реплику Хью. – Мы давно знакомы и осознаём, что ты отличаешься от нас. Да, другой, но и что с того? Если бы все одинаково выглядели, готовили, пели или учили, представь, насколько был бы серым мир. Ни тебе званых ужинов с танцами, ни эссе на творческую тему, ни полётов в космос. Конечно, мы бы в чём-то участвовали, но не развивались. Нам повезло не быть копиями друг друга. Мы адекватные. По крайней мере, мы с Ханой ценим твои чувства.
– Например, нам интересно, что заставило тебя бросить фотки.
– Это больная тема, – ответил я кратко, сминая яблочного мишку.
– Дело в чужой реакции? – спросила Хана.
– Нет.
– Кто-то написал, что ты ничтожество?
– Если бы! – проговорил я. – Холодно.
– Мама? – воскликнул Хью.
– Да уж, твоя интуиция сегодня не в ударе. Ей бы к специалисту обратиться, может, приболела.
– Я просто предположил, – пролепетал он неубедительное оправдание.
– Если хочешь поиграть, то я пас, – предупредила Хана.
– Играть и не надо. Вы всё равно не угадаете.
Они переглянулись, обменявшись настороженными, хмурыми взглядами.
– Почему?
– Это невозможно. Давайте отдохнём и не будем заморачиваться над тем, что было? Я же позвал вас не потому, что мне нечем заняться… Простите, что судил по себе, – произнёс я совершенно серьёзно. – Наверное, я действительно глупый и самоуверенный или, наоборот, неуверенный. Вечно кого-то подозреваю, сомневаюсь. У меня слишком много комплексов.
Тут Хью прыснул от смеха и нарочно растянул красно-бурый мармелад. Недоуменно покосившись на друзей, я с опаской потрогал амулет. Слава богу, не горячий.
– Что скажешь, поверим на слово? – благосклонно улыбнулась Хана. – Или устроим проверку?
– Да ну, бред! И так хорош, без проверок. Он наш, – объяснил Хью и выкинул пустую упаковку.
Они обняли меня так сильно, как только могли. Оказалось, что помириться с ребятами было проще простого.
Когда сине-розовый вечер вступил в свои права, меня проводили домой. Не было смысла задерживаться на улице.
Когда я зашёл на кухню, то увидел маму, прижимающую трубку к уху. Споря с какой-то женщиной по поводу бездарной редактуры, она активно жестикулировала и мерила комнату широкими шагами. Я разогрел курицу, порезал овощи и в полной мере насладился вчерашним ужином.
Папа вернулся позднее обычного. Он помыл руки и заглянул в комнату. Почему-то в его присутствии мне было жутко неловко. Я спрятал ноги, закрыл грудь одеялом и, вжавшись в подушку, притих как мышь.
– Как Келвин, нормально? – спросил он как-то невесело.
– Мы сегодня не списывались. А что?
– Он приходил в отель.
– Зачем?
– Поговорить. Наверное, полагал, что я знал, почему ты сорвался, – вздохнул сочувственно папа, поворачивая матовый светильник.
– Что ты ответил?
– Правду, что не в курсе. Мне ты точно не признаешься, по глазам вижу, но ему… он обязан… или не то чтобы обязан, но…
– Давай поконкретнее.
– Ты сказал, что влюблён в Келвина. Разве любимый человек не вправе знать, что происходит?
Это сложно. Для него, для меня. Я не исключал возможности, что он отреагирует на правду слишком бурно. Было бы противно встречаться с таким грязным парнем, как я, целовать, обнимать, да даже за руку держать! Ладно ещё родственники и друзья, проникнутые жалостью, но Келвин… его жалость бы на меня давила и мучила.
– Не хочу шокировать.
– Неужели? – тревожно зашевелил губами папа. – Полиция с этим справится?
– Да, – прошептал я, сдерживая рвущиеся слёзы. – Она справится… если не поздно…
Глава
