– это акт духовного овладения новой землей со всеми ее составляющими путем ассимиляции с мифом, который уже хранится в сердце переселенца как духовная опора культурного континуума. Не следует полагать, что в каждой из тропических областей был независимо создан один и тот же миф.
Второй процесс трансформации, который в последнее время пристально изучают во многих этнологических работах, – это аккультурация. В этом случае мотивы чужого культурного комплекса переносятся в родную традицию в ходе процесса синкретической ассимиляции; и быстрота, с которой такой процесс может дать результаты, поразительна. Например, в случае с современными так называемыми карго-культами, или культами грузов, в Меланезии, которые возникли в этом регионе сразу после Второй мировой войны, новые ритуалы, как вспышка огня, проникли далеко за пределы колониальной культурной зоны, в самую глубь, в те края, жители которых никогда не видели белого человека42. Новые идеи распространяются быстро. Так было и в Северной Америке, когда мифология Мексики проникла на берега Миссисипи: мотивы мифологии были синкретически усвоены северными охотниками и применены к их собственному обиходу.
Например, и сиу, и пауни подверстали к образу Главного бизона эпохи палеолитической охоты (рис. 5) мексиканский астрономический миф о четырех мировых эпохах (тех же четырех, которые были известны Гесиоду как золотой, серебряный, бронзовый и железный века, а в Индии – как цикл из четырех юг, в течение которых корова добродетели теряла с каждой югой одну ногу – стояла сначала на четырех, потом на трех, потом на двух, а теперь, в наш жалкий последний век, на одной). И пауни, и сиу заявляют, что их Мировой бизон, Отец и Дед Вселенной, стоит у космических ворот, через которые охотничьи животные входят в этот преходящий мир и через которые они выходят обратно, чтобы потом возродиться. И в течение цикла четырех мировых эпох, с каждым годом, этот Главный бизон сбрасывает один волос, а с каждой мировой эпохой – одну ногу43.
Сходство этого потрясающего образа с индийским удивляет, тем более если сравнить его не только с коровой, потерявшей ноги, но и со сказанием из Брахмавайварта-пураны, которое Генрих Циммер пересказывает в начале своего труда «Мифы и символы в индийском искусстве и цивилизации»44. Там Господь Вселенной, бог Шива, чьим животным является белый бык Нанди, предстает в образе старого йога по имени Косматый, с облаком волос на груди. Из него в конце каждого космического цикла выпадает один волос. По итогам брахма-года таких космических циклов исчезают все волосы, и Вселенная растворяется в ночном море, Океане молока, чтобы затем обновиться.
Кто скажет, историческое это чудо или психологическое? Как возникли эти два похожих образа – один в Индии, другой в Северной Америке? Конечно, возможно, что был использован один из двух только что описанных путей распространения. Однако также возможно, что эти два образа возникли независимо друг от друга в результате какого-то процесса конвергенции: как «воздействие», если снова вспомнить слова Фрэзера, «в разных странах сходных причин на единообразную структуру человеческого ума». Ведь и в Индии произошла встреча и соединение культур животных и растений, когда арийцы со своими стадами прибыли в дравидийскую земледельческую область. Аналогичные процессы могли быть приведены в действие – как в двух раздельных алхимических ретортах.
Так что теперь мы должны признать, что наши поиски богини-бизона, быть может, привели нас к проблеме не только исторической, но и психологической. Возможно, мы проникли за рамки времени и пространства и должны спросить, по каким психологическим, а также историческим законам формировались эти древние мифы и их аналоги в более высоких культурах.
Психологические основы
Впрочем, не существует психологии «человека самого по себе», абстрагированной от конкретного исторического контекста. Ведь, как я уже отмечал во второй главе, младенец рождается (с биологической точки зрения) раньше срока, завершая в социальной среде то развитие, которое другие виды завершают в утробе матери. В самом деле, в социальной среде развиваются именно те способности, которые наиболее типичны для человека: прямохождение, рациональное мышление и речь. Человек – как «человек» – развивается одновременно биологически и социально, и это развитие продолжается и в подростковом возрасте, и на протяжении всей жизни.
Более того, если система инстинктов животного относительно негибка, фиксирована, стереотипна в зависимости от вида, то система инстинктов человека открыта для запечатлений и впечатлений. «Врожденные высвобождающие механизмы» центральной нервной системы человека, с помощью которых инстинкты человека приводятся в действие, реагируют на знаковые стимулы, которые никогда жестко не зафиксированы и не едины для вида, но меняются от культуры к культуре, даже от века к веку и от индивида к индивиду, в соответствии с теми отпечатками, которые были неизгладимо запечатлены в течение долгого периода социально обусловленного детства45. И, если я правильно понял мысли специалистов в этой области психологических исследований, до сих пор не было выявлено ни одного «пускового» образа, ни одного знакового стимула, который можно было бы с уверенностью считать врожденным для человеческой психики.
Как же тогда мы можем быть уверены в какой-либо теории психологических архетипов, основанной на нашем собственном культурно обусловленном способе реагирования, или на изучении мифов и символов нашей собственной традиции, или даже на сравнительном изучении большого комплекса первобытных земледельческих традиций, которые, как я только что показал, исторически и доисторически связаны с нашей собственной?
Мы должны признать тот факт, что в последнее время благодаря открытиям и трудам современных ученых стены, окружающие все мифологии, – все до единой – были разрушены. Четыре эпохи, четыре стороны света, четыре стихии! Что все это может значить для нас сегодня, в свете того, что мы узнаем? Ведь сегодня мы знаем уже сто три элемента, и их число продолжает расти. Старая душа и новая вселенная – старый микрокосм и новый макрокосм – не согласуются друг с другом, и несоразмерность примерно равна отношению 4 : 103. Неудивительно, что многие из нас забеспокоились! Вавилонская башня, которая в свое время казалась кому-то угрозой Богу на небесах, теперь многократно превзойдена во всех крупных городах мира, а там, где когда-то пели ангелы, летают ракеты. Бога уже невозможно постичь: тайна бесконечна, как внутри, так и вовне. Это та mysterium tremendum[40], которую наш современный разум – этот цвет творения – открыл нам для усвоения, и все системы архаического чувствования вдруг оказались бессильны. От этих тайн нам больше не отгородиться. До сих пор не было установлено ни одного образа, который можно было бы однозначно считать врожденным для человека.
И поэтому, казалось бы, мы вынуждены решать проблему образности мифа в основном с исторической точки зрения. В одном из писем Чарльза Дарвина (адресованном некоему У. Грэму, который интересовался его религиозными убеждениями) есть примечательный отрывок. В нем высказывается предположение о том,
