склеить не поможет. Понял?
– Понял, – протянул я, прищурившись. – Когда выезжаем?
– Завтра на рассвете.
Я кивнул, и Финдир по-дружески приобнял меня, направляя на север, в сторону тренировочной площадки. Мой вздох был настолько тяжелым, что чуть не стряхнул снег с ближайшего куста, и настолько разочарованным, что учитель чуть в него не поверил. Уже смеркалось, и Финдир решил несколько отойти от привычной программы упражнений. В тот вечер он, удивительно быстро по сравнению с предыдущими трюками, научил меня произвольно вызывать небольшие молнии, выходящие с поверхности ладоней; иногда они были одиночными и крошечными, будто колыхающиеся от ветра колоски, а иногда их набиралось столько, что они соединялись в небольшой шар, кишащий светящимися змейками. Финдир заверил, что вскоре я смогу держать их дольше, чем несколько мгновений, что и так давались с большим трудом, а затем научусь постепенно отделять их от своего тела без необходимости постоянной подпитки. Это казалось чем-то, что я никогда не осилю, однако понимание, что еще летом я не смел и помыслить об обладании какими-либо способностями, придавало веры в то, что мое тело способно превзойти все мои ожидания.
Утро в лесу выдалось непривычно беспокойным. Подобного крупного похода, к тому же с участием азаани и половины ее совета, Аррум не видел давно. Повсюду сновали эльфийки с провизией и вещами; матери, дочери и жены провожали мужчин так, будто не увидят их до самой весны, а оружейники грузили в повозки столько стрел, что хватило бы для полномасштабной войны. Подобные приготовления привели меня в замешательство, но я промолчал, понадеявшись, что все это пригодится лишь для устрашения и защиты от разбойников на трактах.
Индис остался в Арруме в качестве одного из главных доверенных лиц Маэрэльд, хоть по нему и было видно, как отчаянно он желал выбраться из леса и отправиться навстречу приключениям. В этом мы были похожи: однообразность жизни угнетала нас, вытягивая весь свет и силы, что заложила в нас Богиня. Однако по ночам, когда от переизбытка эмоций не удавалось уснуть, я втайне сожалел, что встретить лисицу довелось именно мне. Уверен, открытому и полному сил Индису выпавшие испытания показались бы лишь очередной авантюрой, о которой он позже сам бы сложил легенды, заметно все приукрасив. Мне не хватало той безусловной веры, коей светился мой друг, и решимости, порой доходящей до безрассудства, но я не смел произносить это вслух, чтобы не омрачить решение богов своим недоверием.
Всего в Армазель отправилось около трех сотен эльфов разных чинов и рангов, и каждый четко знал свои обязанности. Путь до гор занимал около семи дней. Из-за многочисленности делегации мы вынуждены были останавливаться на привал за час или два до темноты – на установку палаток и сбора хвороста требовалось много времени. Несмотря на сопровождающего нас огненного тиара, поджигание всех костров лежало на мне, – Финдир настоял на этой практике в силу отсутствия надлежащих тренировок, – но так как отделять молнии от себя я еще не умел, приходилось подносить руку непосредственно к поленьям, и потому ожоги не проходили, день ото дня становясь лишь страшнее. Зимние морозы служили обезболивающим, а учитель в ответ на жалобы утверждал, что страдания дисциплинируют и их необходимо принимать с таким же почтением, что и прочие испытания, ниспосланные нам Богиней.
В походах царила особенная атмосфера. Однообразные пейзажи скрашивали лишь довольные лица всадников, истосковавшихся по седлу и дорогам, и огненно-рыжие волосы, мелькавшие со всех сторон. Студеный ветер развевал бледно-розовые куски ткани, коими была обшита накидка королевы, и создавал впечатление миража в лучах изредка выглядывавшего солнца. Эльфы в телегах распевали старинные песни, которых я, в силу своего возраста, никогда прежде не слышал; их красота и сложность мотивов поражали воображение. Темы, что воспевали мои попутчики, были разнообразны: страшные битвы, стихийные бедствия, предательства, но также и первые влюбленности, богатые пиры и великие эльфы прошлого. Особенно мне запомнилась песня о расколе нашего народа; интересно, что Армазель в ней представляют мужчиной, а Аррум – женщиной, хотя Маэрэльд – лишь вторая женщина, занимающая священный пост азаани. Мне казалось, что раскол произошел настолько давно, что я даже не задавался вопросом, когда именно.
Упало между ними яблоко раздора,
Стало не хватать общего простора,
Не поняли друг друга сестра и брат,
Столько лет и не поймешь, кто виноват.
Больно смотреть, как ссорятся родные,
В детстве были дружные да озорные,
Новый друг пришелся не по вкусу брату,
Не хотел делить сестру он с супостатом.
Но сестра была равна ему, не рабыня,
И действовала, как велела ей Богиня,
Была добра и принимала жизнь, как есть,
А новых друзей, людей, – за честь.
Разделяет их дома невидимая полоса,
Из общего у них теперь – лишь небеса,
Не поняли друг друга сестра и брат,
Так и не ясно, кто прав, кто виноват.
Несмотря на мои ежедневные представления у костра, в дороге каждый считал своей обязанностью уговорить меня вновь продемонстрировать силу. Иногда возникало ощущение, что я участвую в походе в качестве шута, чтобы скрасить путникам дорогу, но отдельная палатка в сердце лагеря постоянно напоминала о том, что миссия моя состояла в чем-то большем. Я пытался отказаться от нее или хотя бы подселить к себе еще нескольких парней, что едва помещались в своих жилищах, но воспоминания о сожженной кровати были еще свежи, и в просьбе мне каждый раз отказывали.
В последнюю ночь пути я долго не мог уснуть, испытывая непреодолимый дискомфорт. Наконец, до меня дошло, что я, презренный сын полукровки, собирался что-то доказывать королю горных эльфов, которого прежде никогда не видел. Окутанный атмосферой недоверия и сомнения, я, юнец, собирался убеждать в чем-то старейшего из ныне живущих эльфов, в чем-то, что, возможно, не стоило даже толики его внимания. Волнение тонкими шипами втыкалось в меня со всех сторон, будто я свалился в цветущий розовый куст.
Ткань палатки задрожала, пошла рябью, и тень маленькой руки опустилась на нее, вынуждая остановиться.
– Пссс! – тихое шипение тут же вытащило меня из мыслей. – Териат, ты здесь?
– Да.
Я подался вперед, потянул за завязки, и полы ткани распахнулись, как шторы, освобождая дорогу лунному свету. Впрочем, вместо него жилище осветил свет огромных зеленых глаз.
– Что ты здесь делаешь?
Недовольно пыхтя, Бэтиель протиснулась в образовавшуюся щель и проникла внутрь. На фоне ее миниатюрного тела палатка
