барочный монумент, ставший демонстрацией плохого вкуса. На его открытии знаменитый тенор Карузо[58] выступал перед жителями Манауса за астрономический гонорар, добравшись туда по реке через джунгли. Анна Павлова, которая должна была танцевать на открытии, не смогла преодолеть путь дальше города Белен, но прислала свои извинения.
Однако в 1913 году каучуковая индустрия Бразилии потерпела катастрофу. Мировые цены, которые три года назад достигали 12 шиллингов, упали в четыре раза. В 1900 году страны Востока экспортировали всего четыре тонны каучука; в 1914 году цейлонские и малайские плантации выбросили на мировой рынок более 70 000 тонн, а пять лет спустя их экспорт уже приближался к 400 000 тонн. В 1919 году Бразилия, ранее обладавшая фактической монополией на производство каучука, обеспечивала лишь одну восьмую мирового потребления. Полвека спустя Бразилия уже импортировала более половины необходимого ей каучука.
Что же произошло? В 1873 году Генри Уикхэм, англичанин, владевший каучуковыми лесами на реке Тапажоси и известный своей страстью к ботанике, отправил рисунки и листья гевеи директору лондонского Королевского ботанического сада в Кью. В ответ он получил поручение добыть значительное количество семян, тех самых, что бразильская гевея содержит в своих желтых плодах. Их нужно было вывезти контрабандой, так как Бразилия строго карала за вывоз семян, и сделать это было непросто: власти тщательно досматривали корабли. И вот словно по волшебству корабль компании Inman Line продвинулся на 2000 километров дальше обычного вглубь территории Бразилии. На обратном пути среди команды оказался Генри Уикхэм. Он тщательно отобрал лучшие семена, предварительно высушив плоды в одной из индейских деревень, и перевозил их в закрытой каюте, завернув в банановые листья и подвесив к потолку, чтобы до них не добрались крысы. В Белене, столице современного штата Пара, у устья реки Уикхэм устроил для местных властей роскошный банкет. Англичанин имел репутацию сумасброда; по всей Амазонии было известно, что он собирает орхидеи. Уикхэм объяснил, что по поручению короля Англии перевозит редкие луковицы орхидей для Королевского ботанического сада в Кью. Поскольку это были очень хрупкие растения, пояснил он, они хранились в герметически закрытом отсеке с особым температурным режимом, и открытие отсека привело бы к их порче. Так семена в целости и сохранности прибыли в доки Ливерпуля. Сорок лет спустя англичане ворвались на мировой рынок с малайским каучуком. Азиатские плантации, рационально организованные на основе зеленых ростков из сада в Кью, без труда вытеснили бразильское производство, основанное на сборе дикорастущего латекса.
Амазонское процветание рассеялось как дым. Джунгли вновь сомкнулись, скрывая тропы. Искатели удачи покинули эти края, а прежде шумный и обжитой лагерь пришел в упадок. Остались только те, кого привезли издалека ради чужой авантюры и кто теперь влачил жалкое существование. Чужой эта авантюра была не только для них, но и для самой Бразилии, которая всего лишь откликнулась на заманчивые призывы мирового спроса на сырье, не участвуя ни в финансировании, ни в коммерциализации, ни в промышленной переработке, ни в распределении каучука. И эта «сирена» смолкла. Лишь во время Второй мировой войны бразильский амазонский каучук временно обрел новый импульс к развитию. Японцы оккупировали Малайзию, и союзные державы отчаянно нуждались в резине. В 1940-х годах каучуковая лихорадка потрясла и перуанские джунгли [59]. В Бразилии на так называемую битву за каучук вновь согнали крестьян с северо-востока. Согласно докладу, представленному в Конгрессе после окончания «битвы», в этот раз от голода и болезней погибло 50 000 человек, их тела так и остались гнить среди гевейных лесов.
Плантаторы какао раскуривали сигары купюрами по 500 000 рейсов
Венесуэла издавна отождествляется с какао – растением родом из Америки. «Мы, венесуэльцы, были созданы для того, чтобы продавать какао и ввозить на наши земли всякие безделушки из-за границы», – пишет венесуэльский политик и экономист Доминго Альберто Ранхель [60]. Олигархи какао, вместе с ростовщиками и торговцами, составляли «святую троицу отсталости». Вместе с какао сосуществовали, точнее, входили в его свиту, скотоводческие ранчо на равнинах, производство индиго, сахар, табак, а также разрабатывались некоторые рудники. Однако рабовладельческую олигархию народ по праву окрестил «Большим Какао». За счет труда чернокожих эта олигархия обогатилась, поставляя какао горнодобывающей олигархии Мексики и испанской метрополии. С 1873 года в Венесуэле началась эпоха кофе, он, как и какао, требовал земли на склонах или в теплых долинах. Несмотря на вторжение чужака, какао продолжало захватывать новые земли, влажные почвы Карупано. Венесуэла оставалась сельскохозяйственной страной, обреченной на испытания из-за циклического падения цен на кофе и какао – оба продукта обеспечивали капитал, который позволял вести роскошный образ жизни их владельцам, торговцам и кредиторам. Так продолжалось до тех пор, пока в 1922 году в стране внезапно не обнаружили нефть, которая стала определять жизнь Венесуэлы. Внезапное открытые нового сокровища оправдало, с более чем четырехвековым опозданием, ожидания испанских первооткрывателей: в поисках мифического принца, купающегося в золоте, они дошли до безумия, приняв маленькую деревню Маракайбо за Венецию, мираж, который дал Венесуэле ее название; а Колумб верил, что в заливе Пария находится Райский Сад [61].
В последние десятилетия XIX века европейцы и североамериканцы распробовали шоколад и стали требовать его с каждым годом все больше. Развитие отрасли дало мощный импульс плантациям какао в Бразилии и стимулировало производство на старых плантациях Венесуэлы и Эквадора. В Бразилии какао бурно ворвалось на экономическую сцену одновременно с каучуком и, как и каучук, предоставило работу крестьянам северо-востока. Город Салвадор, расположенный в бухте Всех Святых, некогда был одним из важнейших городов Америки, служа столицей Бразилии и центром сахарного производства. Позже он возродился как столица какао. К югу от Баии, от района Реконкаву до штата Эспириту-Санту, между низменностями побережья и горными хребтами, латифундии продолжают по сей день поставлять сырье для значительной части шоколада, потребляемого в мире. Как и сахарный тростник, какао принесло с собой монокультуру и выжигание лесов, диктатуру мировых цен и непрекращающиеся лишения для рабочих. Владельцы плантаций, которые проживают на набережных Рио-де-Жанейро и больше занимаются торговлей, чем сельским хозяйством, запрещают использовать даже дюйм земли для других культур. Их управляющие часто выплачивают зарплаты натурой – вяленым мясом, мукой, фасолью; если зарплата выдается деньгами, крестьянин за полный день работы получает сумму, эквивалентную стоимости литра пива, а чтобы купить банку сухого молока, ему приходится работать полтора дня.
Бразилия долгое время пользовалась благосклонностью международного рынка. Однако вскоре она столкнулась с серьезными конкурентами в Африке. К 1920-м годам Гана уже заняла первое место в производстве какао: используя самые современные методы, англичане разбили крупные плантации какао на африканской территории,
