и вернулся домой.
Наконец он был один, совершенно один. Ему хотелось кричать от радости и скакать по пустым комнатам. Но вдруг он оцепенел, молнией промелькнула мысль: не сглупил ли он, затеяв всю эту заваруху с женитьбой, и не лучше ли было бы жить одному, спать на полу, расстелив в углу два лоскутных одеяла? Зачем столько хлопот?
Он долго раздумывал и вдруг задал себе вопрос: «А люблю ли я Мэри?» Но, прежде чем ответить на него, он принялся разбирать вещи, оставшиеся во дворе. Отнес к воротам старье и то, что ему показалось ненужным: поднос и стаканы, предназначенные для гостей, шкаф со стеклянными дверцами — каждую пасху и рождество, украсив шкаф вырезками из газет, мать расставляла в нем кофейные чашки, — старую хромоногую кровать и прочий хлам. Он позвал проходившего мимо старьевщика и уступил ему все это за гроши, лишь бы очистить дом. Старые стулья, фотографии дядюшек в рамках и прочую дребедень, которая годилась на топку, он запихнул в прачечную. Оставил только кухонную посуду, чтобы Мэри не пришлось обзаводиться всем на первых порах. Он разделался также с тряпьем и на этом успокоился. Зачем столько лет берегли все это барахло? Разве было у них когда-нибудь налаженное хозяйство? Хоть раз сели они за стол обедать всей семьей? Отец приходил каждый вечер пьяный, мать работала на ткацкой фабрике, дома же ходила вечно мрачная и то и дело запиралась в кухне; Павлос возвращался поздно, а Евтихис, с тех пор как помнит себя, целыми днями бегал по городу, чтобы заработать на хлеб. Так прошло много, бесконечно много лет. Но теперь со всем этим покончено.
Евтихис попросил, чтобы Михалис пришел вечером помочь ему; парнишка неохотно пообещал, так как был целиком поглощен мыслями об устройстве своей новой жизни.
В Монастираки, как обычно, Евтихиса ждали его компаньоны. По дороге он обдумал, как сообщить им о своей женитьбе, но они не дали ему слова сказать — тут же налетели на него с вопросами, какую работу он заготовил им на сегодня.
— Мы займемся, возможно, не совсем обычным делом, — загадочно сообщил Евтихис.
— Почему возможно?
— Это новая работа на два-три дня.
Затем он оглядел каждого из них с головы до пят и, оставшись явно неудовлетворенным, почесал подбородок.
— Как есть настоящие бродяги. Небритые, оборванные. Посидели несколько дней без дела и в нищих превратились?
В этот момент его взгляд упал на Эльпиду, стоявшую в стороне. Но тут парни опять стали донимать его, в чем состоит новая работа.
— Через час я вам все скажу. А пока что побрейтесь, нацепите галстуки и надрайте ботинки. На этот раз мне требуются джентльмены…
И он поспешил на свидание к Андонису. Тот опоздал минут на десять и, отдуваясь, долго оправдывался. По дороге Андонис рассказывал о Тодоросе, слова вылетали у него изо рта с космической скоростью. Этот человек заражал тревогой, как пожарная машина, несущаяся на пожар. Речь шла о контрабанде, Евтихис давно это понял. В шумной кофейне их ждал толстяк. Андонис с гордостью представил ему Евтихиса.
— Молодой человек, о котором я тебе говорил.
Евтихис с Тодоросом быстро пришли к взаимопониманию. Они тотчас договорились, как пристроить партию нейлона, и расстались довольные друг другом.
«Толстяк вовсе не зверь, он просто соблюдает свои интересы», — подумал Евтихис и отправился обратно в Монастираки. Приведя себя в порядок, приятели уже поджидали его. Он поманил их рукой, и они последовали за ним на склад. Там он объяснил, не таясь, что за работа им предстоит.
— Летите пулей к знакомым торговцам. Действовать надо с умом! Никому ни слова — могила!
— Так это то, что ты нам обещал подыскать? — спросил Фанис.
— Это временно. Чтоб не сидеть сложа руки. Может, струсили?
— Я нужна? — поинтересовалась Эльпида.
— Нет. Но погоди, мне надо кое-что сказать тебе, — задержал ее Евтихис.
Когда парни поняли, что эта работа действительно сулит заработок, они дали согласие, и Евтихис ушел вместе с Эльпидой.
Долго брели они молча. Евтихис не знал, как приступить к разговору, а Эльпида его ни о чем не спрашивала. На улице Афинас они затерялись среди пешеходов, трамваев, машин и тележек, но Евтихис и тут не решился заговорить, видя, с какой робостью идет Эльпида по шумной улице. Почему же он не может решиться? Если бы Костис был жив, к нему прежде всего помчался бы он с новостью, что женится. Эльпида его сестра, но она не Костис. Костис умер, вернее погиб, много лет назад, когда они вместе с Евтихисом прицепились на ходу к немецкому грузовику, чтобы стащить каравай хлеба. Костис неловко ухватился за борт машины, соскользнул и попал под колеса. Что осталось от двенадцатилетнего мальчишки? Кровавое месиво и красные следы шин на асфальте. Евтихис тотчас спрыгнул с машины и подбежал к другу. Костиса подбирали лопатой, а Евтихис с караваем хлеба под мышкой стоял рядом. Он пошел к Эльпиде, на этот раз без Костиса! Отдал ей весь каравай, и, кто знает, поняла ли она в тот момент, во что ей обошелся этот черный кислый хлеб. С тех пор, как только у Евтихиса появлялись деньги, он отдавал часть Эльпиде, потому что всегда помнил, что его друг, как бы он ни был голоден, никогда не забывал поделиться с сестрой последним куском. «Я отнесу Эльпиде», — говорил он. Так Эльпида продолжала получать свою долю, будто Костис был жив. Никто не догадывается об этом, а Евтихис, конечно, не признается. Напротив, он утверждает, что в их деле девушка просто необходима. «В конечном счете вы работаете не больше ее», — заявил он своим компаньонам. Он не собирался плясать под их дудку. Костис погиб под колесами грузовика, а Евтихис остался жив. И он считает, что Эльпида должна получать свою долю не потому, что умер ее брат, а потому, что он, Евтихис, жив. Это великое дело. Но сегодня он тщетно пытается выдавить из себя хотя бы несколько слов — сообщить ей о своей женитьбе. Они идут рядом, но то и дело их разделяет тележка или пешеходы. На перекрестке Эльпида первой перешла улицу, и тотчас между ними вырос длинный ряд машин. Евтихис крикнул ей:
— До свидания, мне в другую сторону!
Эльпида махнула ему на прощанье рукой, и Евтихис вдруг почувствовал, как что-то душит его. Он бросился следом за ней.
— Постой, я забыл тебе сказать…
— Что?
— Пойдем со мной.
Евтихис не поднимал глаз от плит тротуара. Почему так трудно выговорить это? Они свернули на другую улицу,
