пожимать его руку слегка, как и подобало в данном случае, самое главное — не терять над ним власти. Он вел его по улице Стадиу.
— Пойдем по теневой стороне?
— Но уже вечер, — заметил Георгиу.
— Там все-таки приятнее.
Георгиу молча согласился. Хороший знак. Они остановились, чтобы пропустить машины. Перейдя улицу, Андонис сказал:
— От меня тоже денежки уплыли, я не потратил их на женщин, не проиграл в карты. Опротестовывать векселя смешно, дорогой мой. Это обычный прием мелких торговцев, которые дотошно следят за сроками.
— Но я, — возразил Георгиу, — передал твои векселя импортеру и вышел у него из доверия.
— Плохо, очень плохо для него, но еще хуже для тебя: ты пытался доказать свою кредитоспособность с помощью документов третьего лица.
— Но мы же, Андонис, друзья, так я считал.
— Ошибаешься. Если б мы были друзьями, мы бы не подписывали документов, — строго сказал Андонис. — Не затаивай на меня зла. Ты вносишь элемент личного в деловые отношения, это было допустимо при первых шагах капитализма… Совершаются тысячи сделок, и кто-то всегда терпит убыток. Прибыль делится между немногими из огромного числа тех, кто за ней гонится. Таков закон. И мы на данном этапе оказались в проигрыше…
Андонис чуть сильней сжал ему руку. Может быть, это выходит за пределы деловых отношений, но он чувствует симпатию к этому простодушному человеку, который, положившись на него, отдал ему товары в обмен всего лишь на подпись. Георгиу — его приятель, правда не близкий, скорее просто знакомый. Назвав Андониса мошенником, он не сделал открытия, он повторил его собственные слова, следовательно, эта характеристика ровным счетом ничего не значит. Так обстоит дело, и Андонис обязан чувствовать симпатию к Георгиу, который вынужден молча тащиться следом за ним, в то время как сам он старается своей болтовней окончательно заморочить ему голову. В столь критический момент восприятие должно быть предельно обостренным.
Улицу переходят люди с портфелями, одни спешат, другие нет. Машины гудят им. А сколько всяких опасностей подстерегает и тех, кто шагает по тротуару!
Георгиу пока что не возмущается вслух, значит, терпение его не лопнуло. Андонис обращается к нему с сочувствием, чуть ли не с сожалением, потому что Георгиу — действительно человек, достойный сожаления, раз он готов согласиться с ним. «Ты можешь упрятать меня в тюрьму, — подумал Андонис. — Но много ли ты выиграл, даже если я признался в том, что я мошенник?» По этим же улицам вели когда-то Андониса, арестованного по приказу немцев. У одного из сопровождавших его, бледного верзилы в очках, приспешника эсэсовцев, под плащом был пистолет. Андонис попытался завязать с ним разговор, но предатель пригрозил: «Если второй раз оглянешься, стрелять буду». Андониса конвоировали еще двое. Тогда дул пронизывающий ветер, и он тоже чувствовал приближение конца. Часы показывали два часа тридцать семь минут. «Ну, вот и конец», — подумал Андонис. Его схватили у входа в контору — он служил тогда в фирме, — верзила в очках, остановив его, приставил пистолет ему к груди. «Если тебе дорога жизнь, ни с места», — прошипел он. Андонис увидел, что его окружили, и повиновался. Они прошли по улице Стадиу среди не подозревающих ни о чем людей, которые зябко поеживались. На площади Клавтмонос его посадили в крытый грузовик и повезли на улицу Мерлин. Он увидел перед собой на скамейке знакомого человека в наручниках, своего однокурсника. Они лишь переглянулись и сделали вид, будто не знают друг друга. Позже он вспомнил его имя: это был Спирос Иоаннидис…
— Я понимаю, тебя обманули, — сказал Георгиу. — Но что толку? Адвокату импортера я объяснял, что тебя надули…
— Ошибаешься, — воскликнул Андонис. — Не говори так обо мне. Скажи ему лучше, что я мошенник… то есть коммерсант, попавший в затруднительное положение…
Андонис никогда бы не мог согласиться с тем, что его надули. Идея операции принадлежала ему, и его подвело лишь то, что этот дурак Теофилос погубил все дело. С ним Андонис был связан давно: они оказывали друг другу разные услуги, и на чердаке в лавке Теофилоса, попивая кофе, рассуждали о перспективах экономики. Андонис — специалист по тканям (разве только по тканям?), и Теофилос с ним всегда советовался. Однажды он сказал: «Андонис, я потерял доверие на рынке». — «А я на что?» — ответил самодовольно Андонис. Хотя он и не был торговцем, но во многих магазинах ему доверяли, с тех пор как он стал работать в фирме. Он тут же взял у Георгиу товар и подписал ему векселя. Андонис назвал тот период своей деятельности «борьбой за завоевание клиентуры». Это был самый трудный и напряженный период. Векселя Теофилоса до сих пор у него в портфеле… Через несколько дней Андонис шутя сказал Теофилосу: «Розничная торговля в наше время — этап уже пройденный. Жди, когда в оправдание своего безделья к тебе завернет случайный покупатель. Смелый, предприимчивый торговец получил бы в кредит товар, продал бы его оптом со скидкой и уехал бы за границу. Там он приобрел бы новую партию товара и автомобиль. На своей машине, с товаром прикатил бы обратно. Заплатил бы в таможнях сколько положено и, пристроив эту партию опять со скидкой, расплатился бы по некоторым векселям, чтобы его сочли платежеспособным. Затем набрал бы товара…» Теофилос слушал его, раскрыв рот. Через несколько дней Андонис обнаружил у него в лавке пустые полки, и продавец объяснил ему, что хозяин поехал в Салоники. Он воспользовался его идеей! Андонис ждал, когда тот вернется, чтобы посоветовать ему, как действовать на втором этапе. Но прошло уже больше года, а Теофилос все не возвращался. Он прислал Андонису открытку с заснеженным пейзажем: «В Тироле очень красиво», потом другую: «В Мюнхене превосходно», затем: «Париж — чудо». Между тем векселя, которые Андонис подписал Георгиу, были опротестованы. В глубине души он верил, что Теофилос вернется, чтобы по его совету завершить цикл. Но когда он получил открытку из Испании с боем быков, он похоронил блестящую идею, загубленную этим болваном. «Слабая сторона всякой деятельности — это отсутствие перспективы, то есть фантазии», — заключил он, решив, что Теофилос погиб для него окончательно, словно с ним произошло несчастье, скажем, он сгорел во время пожара или умер от разрыва сердца. Жаль. Неприятностей за неуплату по векселям Андонис надеялся избежать. Только дураков сажают теперь в тюрьму за долги.
— Чего ты остановился? — недоуменно спросил Георгиу.
— О чем мы говорили? — встрепенулся Андонис. — Итак, торговля в каждую эпоху имеет свои характерные черты. Нынче преуспевают лишь те, у кого широкие перспективы. Прочие разорятся, сойдут
