нравилось ощущение трепета и праздника. Я испытывала волнение, но больше не робела при выходе на сцену, привыкла к тому, что когда выступаешь, на тебя смотрят и потом аплодируют. Как-то, во время зимних каникул, наш хор участвовал в концерте для больших городских начальников… Я стояла на сцене, в третьем ряду, с краю. И вдруг среди зрителей я увидела то самое лицо, которое когда- то обожгло меня своим взглядом. Он сидел в первом ряду и смотрел прямо на меня. Теперь он был в кожаном пиджаке и шарфе, его лицо было покрыто темным загаром, как будто он приехал с моря, хотя была зима. Но все равно я его узнала. Наши глаза встретились, и он подмигнул мне. Песня закончилась, начальники вышли на сцену и начали говорить речи и вручать грамоты. Я стояла, замерев, и не слышала, о чем говорили выступавшие. Мое сердце стало таким большим, что не помещалось в груди. Оно билось так сильно, что концы моего воротничка тряслись в такт ударам… Я ощущала сладкую боль, от которой все стало плыть перед глазами… Казалось, в этот миг все мысли становились видны и желания сбывались. И он поднялся на сцену. Обнял меня за плечи, шепнул: «Не бойся, детка!» Вывел меня вперед и, обратившись ко всем, сказал: «Вот какие маленькие звездочки зажигаются на нашем небосклоне, будем надеяться, они будут светить нам всегда!» Потом он снова шепнул мне: «Расти большой! Будешь сниматься в кино!» И сунул в руку визитку с номером телефона. Я долго хранила ее и разглядывала, нюхала и целовала. Я так боялась ее потерять, что однажды потеряла. Так бывает, когда очень чем-то дорожишь».
Глава 18. «Режиссер»
Наверное, в нашей первой встрече была какая-то предопределенность. Мне было восемнадцать, когда мы снова встретились. И он влюбил меня в себя и свою кино-аппаратуру. Я случайно попала на пробы его тысячесерийного фильма. Он искал девушку на роль «случайной встречной». Мне предложили сыграть сцену объяснения в любви. Дали текст. Он сказал, что я должна смотреть на него, а он будет подавать мне реплики из- за камеры. Я сразу его узнала. И сердце ударило тяжело в груди. Я взглянула на него и прочла в его глазах ответное чувство. Я объяснялась в любви на камеру. Мы сняли много дублей и каждый раз он говорил мне: «Детка, ты настоящий ангел!» Он был такой добрый и ласковый. Подойдет, поцелует в затылок, погладит по голове, как папа в детстве. Спросит: «Сделаешь для меня еще один дубль?» И я старалась изо всех сил. Меня утвердили. У нас начался роман. Он все смотрел на меня и повторял: «Какой нежный овал лица, какие детские щечки, — ты моя детка!»
Первые серии были отсняты и стали выходить в эфир. Моя роль «случайной встречной» пользовалась успехом у зрителей и была увеличена до «десятой, первой любви в жизни главного героя». Когда обо мне стали писать в газетах, он назвал меня «восходящей звездочкой», но сказал, что звание «звезды» еще нужно заработать. Тогда-то мне и предложили заключить долгосрочный контракт и раскручивать, как звезду. И дали псевдоним — Детка. Я стала участвовать в телешоу, вести передачи, давать интервью и параллельно снималась в новых сериях его фильма.
Позднее, я узнала, что телесериал, который он снимает, — автобиографический и снимается по заказу властей города. Он часто повторял слова, смысл которых мне раскрылся потом: «Моя жизнь — это моя работа!» И наоборот: «Моя работа и есть моя жизнь». И правда, гуляем мы между съемок или перед сном, он услышит кого-нибудь и говорит: «Отличная реплика для нашего фильма!» И записывает ее в дневник или смотрит на меня, сложив пальцы окошечком, наподобие экрана, и приговаривает: «Какой хороший ракурс, надо запомнить!» Или коснется моего лица ладонью: «Печаль в глазах убрать, брови чуть повыше и кончик носа смотрит вверх!» Заставил меня ходить с пластырем на лбу и на переносице — подтягивать мимику лица: когда грустишь, то все черты опускаются, а так — кажется, что все время смеешься. Он все воспринимал с точки зрения камеры и будущего фильма. А я таяла, когда он на меня смотрел, старалась быть такой, как ему хочется, только бы его порадовать. И пластырь на лбу носила и на носу. Как-то он сказал, что ноздри у меня слишком широкие, так я с прищепкой на носу ходила. Добилась — ноздри уже стали! Он меня лепит, — думала я, — создает из меня богиню телесериалов… И если его жизнь — это его работа, то и моя жизнь тоже его работа, решила я.
Время шло, мои чувства к нему становились все полнее, они требовали выхода. Мы спали в одной постели, но я по-прежнему оставалась девственницей, которая была прописана в сценарии. В контракте, конечно, не говорилось о том, что я не могу иметь свою личную жизнь. Но подразумевалось, что я должна соответствовать исполняемому образу, так как все, что происходило со мной за пределами съемочной площадки, рассматривалось как рекламная акция фильма.
Он хотел, чтобы я оставалась всегда такой же юной и наивной, какой была моя героиня. Когда я начала стареть… Это он так говорил «стареть», а я просто взрослела, мне все труднее было держать лицо в смеющемся выражении…Он просил компьютерных дизайнеров стирать мимические морщины на «фотошопе». Но в жизни их становилось все больше. На людях он просил меня не морщиться, не чихать, не зевать, не чесать нос, даже если очень хочется. Он запрещал мне плакать, грустить и ругаться От перенапряжения я стала болеть. Но все время скрывать свое нутро невозможно и в конце концов я чихала и чесалась, начинала вести себя, как хочу. Это вызывало у него приступы гнева. Он кричал, что мы не попадем в «золотой фонд»… Я плакала. Он извинялся. Мы мирились. Потом повторялось все заново.
Так прошло два или три года — в работе, творчестве и моем звездном тренинге. Я делала успехи на телевизионном поприще. Получала письма зрителей, в
