1 8 3 0 году, оказались обманутыми, пишет Ми
шель Шарль. Шарль Огюстен, для которого собы
тия 1 8 3 0 года были закатом легитимизма, должно
быть, содрогнулся, прочтя эти строки: пропасть
между поколениями существует во все времена,
даже если на краю ее расцветают цветы добрых
чувств.
Увлечение либерализмом, предшествовавшее
Рисорджименто в Италии, — одно из самых заме
чательных явлений прошлого века; с той поры, ког
да в эпоху Возрождения гуманизм и платонизм
воспламеняли души итальянцев, страну редко охва
тывала столь подлинная страсть. Когда подумаешь,
что к великим устремлениям и трагическому само
пожертвованию отдельных личностей прибавилась
кровь, совместно пролитая на полях сражений в
XIX веке, приходится вновь, хотя бы по привычке,
смиряться с багряным морем, залившим Европу.
161
11-1868
Труднее принять то, что затем последовали савой-
ская буржуазная монархия, принесшая с собой де
лячество и спекуляцию, война в Эритрее *,
предвосхитившая войну в Эфиопии, Тройственный
союз *, приукрашенный объятиями сестер-латиня
нок, и бессмысленные жертвы в Капоретто *, труд
нее принять то, что из беспорядка родились не
реформы, а фанфаронады фашистов, Гитлер, вопя
щий в Неаполе (до сих пор слышу его) между дву
мя шеренгами молодых орлов, застывших словно
истуканы; крысы, пожирающие трупы в Ардеатин-
ских рвах, Чиано *, застреленный в кресле, рим
ский диктатор и его любовница, повешенные вниз
головой в гараже. Все бы ничего, если бы беспоря
док, на сей раз необратимый, не продолжался и не
было бы Венеции, разъедаемой химическими вы
бросами, Флоренции, подтачиваемой эрозией, про
тив которой никто не борется, восьмидесяти
миллионов перелетных птиц, которых ежегодно
убивают бравые итальянские охотники (десять
штук на человека, не так уж и страшно), не было бы
загубленной сельской местности вокруг Милана,
ставшей воспоминанием, вилл актрис на Аппиевой
дороге *, «городков искусства», превратившихся в
декорации среди бесплодных промышленных зон с
их каторжной работой и пыльными человеческими
муравейниками. Я знаю, что итоги развития других
стран весьма схожи, но плакать от этого хочется не
меньше.
Вернемся к Мишелю Шарлю. Тридцать лет
спустя он говорил сыну, что благодаря разумной
экономии ему удалось прожить в чарующей Ита-
162
лии почти три года. На самом деле он пробыл там
около десяти месяцев, оставшуюся ж е , куда мень
шую часть времени он провел в швейцарских го
рах и немецких университетах. Но д а ж е если
предположить, что мой отец ничего не преувели
чил, подобная ошибка показывает, до какой сте
пени пребывание Мишеля Шарля в Италии,
которую ему не суждено было больше увидеть,
стало для него временем свободы и как быстро
оно переместилось в область мифического, без
всякой связи с датами календаря. В подобных слу
чаях нам всем свойственно ошибаться: нам всегда
кажется, что мы долго прожили там, где жизнь
наша была насыщенна. «Пятнадцать лет, проведен
ных мной в армии, промелькнули быстрее, чем од
но утро в Афинах», — заставила я сказать
Адриана, повествующего о своей жизни. Именно
для того, чтобы вновь насладиться наедине с со
бой несколькими итальянскими утрами, раздоса
дованный муж, несчастный или разочаровавшийся
отец, чиновник Второй империи, отправленный
Республикой в отставку, больной, знавший, что
дни его сочтены, и, быть может, не слишком хо
тевший продлевать их, переписал мелким, тонким,
ныне почти выцветшим почерком эти заурядные
письма, сиявшие для него огнем воспоминаний.
* * *
Один эпизод из путешествия в Сицилию заслу
живает особого упоминания. Пережив событие,
потрясшее его до глубины души, Мишель Шарль,
163
11*
не выходя за жесткие рамки своего несколько
плоского реализма, сумел в виде исключения до
стичь цели, которую ставит перед собой любой
писатель: передать свои ощущения так, что их не
возможно забыть. Речь идет о восхождении на
Этну. Мы видели, как в Версале ему пришлось
столкнуться с огнем и угрозой смерти, на сей раз
он вступил в борьбу с заснеженными склонами вул
кана, где его подстерегала смерть более коварная —
от истощения.
Мишель Шарль отправился в путь верхом на
муле около девяти часов вечера, на пороге ветре
ной, холодной ночи, в сопровождении пастухов и
погонщиков мулов, привычных к горам. Первые
часы были мучительны, они пробирались сквозь
заросли каштанов, защищавших от ветра, но усу
гублявших ночной мрак. Я всего два или три раза
в жизни участвовала в Греции в таких ночных
подъемах, когда идешь гуськом по тропинке, об
саженной деревьями, и прежние растения-велика
ны, ставшие в этих некогда лесистых местах
чахлыми и кривыми, в темноте вдруг вновь обре
тают грозную мощь. Мишель Шарль, натура мало
поэтическая или по крайней мере не способная
выразить поэтические чувства, между тем ощутил,
как всякий в подобном случае, что человек, едва
освободившись от привычной рутины и столкнув
шись с ночью и одиночеством, представляет со
бою песчинку или, точнее, ничто. Вспомнил ли он
об Эмпедокле ? Надеюсь, что нет, ибо он, разу
меется, не читал великолепные фрагменты, раз
бросанные в двух-трех десятках античных
164
сочинений, membra disjecta 1 одного из редчайших
текстов, объединивших Грецию и Индию в виде
нии природы вещей. Мишель Шарль не услышал ни
незабываемой жалобы души, увязшей в земном бо
лоте, ни голоса в ночи, позвавшего, как говорят, фи
лософа в другой мир. Все, что он, должно быть, знал
об Эмпедокле, — это история его mors ignea 2, све
денная, как обычно, к самой низменной версии и
объясняемая тщеславием человека, желавшего при
дать своей кончине чудодейственный характер. Ми
шель Шарль меж тем идет по его следам, как идет,
сам того не зная, и по следам Адриана, когда тот
был могуществен, любим, переполнен проектами и
мечтами, находился в расцвете лет и еще только
взбирался на вершину своей судьбы.
По выходе из леса начинается полоса льда и
снега. Далеко позади остается лесная хижина, где
они немного отдохнули. Терпеливые мулы с тру
дом продвигаются вперед, они скользят, падают,
вновь поднимаются, увязают по самое брюхо. По
гонщики велят молодым иностранцам бить живот
ных не жалея и яростно кричат, понукая их. Ночь
наполняется свистом кнутов, фырканьем и крика
ми. Мулы только вязнут глубже и ложатся в снег.
В конце концов сами погонщики отказываются от
намерения заставить животных повиноваться. Мо
лодые люди спешиваются, освобожденных от гру
за мулов их суровые хозяева отводят в лесной
шалаш, который путешественники едва миновали.
1 Разрозненные части ( лат. ) .
2 Смерть от огня ( лат.) .
165
Мишель Шарль радуется за бедных животных, мы
ему за это признательны.
Но теперь юноши могут рассчитывать только
на собственные силы, напомним, что они пусти
лись в путь без всякого снаряжения, необходимо
го любому современному туристу. Они бредут
гуськом, увязая сначала по колено, а затем почти
по пояс, с каждым шагом им все труднее выры
ваться из мягкого, рыхлого и глубокого снежного
покрова. Мишелю Шарлю кажется, что он совер
шенно отморозил руки и ноги. Он чувствует, что
умирает, а мы знаем, что он никогда не драмати
зирует. Мне самой случалось испытать это погру
жение в снег и усталость, ощущение того, что
главный жизненный мотор вашего тела останавли
вается, что вы дышите беспорядочно, что охваты
вающая вас паника — предвестье агонии и что
смерть, если она придет, только поставит в ней
последнюю точку. Поэтому я прекрасно понимаю
смертельный холод, охвативший Мишеля Шарля.
Пастухи приподнимают его за подмышки, несут,
подобно тому как двое соседей, пришедших на
помощь в снежную бурю, несли меня от своего
дома до моего сквозь белую массу, которую мне
не удавалось преодолеть. Путешественники у ж е
слишком далеко от хижины, чтобы можно было
туда вернуться, но в нескольких шагах от конуса
из лавы и шлака, отделяющего их от вершины,
примостилась крохотная casa dell'Inglese 1, саман-
1 Дом англичанина ( итал.).
166
ная хибарка, которую выстроил предусмотритель
ный британец, чтобы она служила убежищем. На
