Родители Туллии с окаменевшими лицами шагали вслед за колесницей, которая, обогнув базилику Эмилии и миновав Форум, направилась на север. Целью этой безмолвной процессии, к которой присоединялось все больше людей, было ровное поле у ворот в стене Сервия Туллия, неподалеку от которого располагался лагерь преторианцев. Там была уже вырыта глубокая гробница с возведенным над ней прочным каменным сводом. Из отверстия в своде выступал конец приставной лестницы. Внутри гробницы не было ничего, кроме деревянных нар, масляной лампы и рассчитанного на три дня запаса воды и хлеба. К третьему дню жрица Весты должна была уже задохнуться.
Прибыв на место, центурионы сняли носилки с колесницы и поставили их рядом с ведущим в гробницу отверстием. Вперед вышел палач, хотя меча в этот день у него в руках не было. Одним движением он сорвал покрывало с носилок, и многотысячная толпа вскрикнула в один голос. Обнаженная и дрожащая, стянутая грубыми ремнями, охватывавшими ее грудь, живот и ноги, Туллия лежала с широко раскрытыми глазами. Небо потемнело, предвещая приход бури. Палач рассек путы кинжалом. Подошедший понтифик воздел руки к небу, на котором начали уже сверкать первые вспышки молний, и обратился с громкой молитвой к Весте, умоляя богиню простить грех ее служительницы. У многих зрителей потекли по щекам слезы, когда палач и понтифик, схватив Туллию за руки, повели ее к спускавшейся в гробницу лестнице.
Тысячи зрителей не обращали никакого внимания на человека, стоявшего у городской стены и издалека наблюдавшего за всей этой сценой. Он не мог видеть блуждающего по сторонам взгляда девушки, которая, не обращая внимания на протянутые к ней руки родителей, искала глазами только своего возлюбленного. Действительно ли она верила, что он где-то рядом с ее гробницей?
Вителлий отвернулся и прижался лбом к шершавому камню городской стены. Он не хотел и не мог видеть, как нежная девушка ступит на верхнюю ступеньку лестницы, отвернув лицо от первых, крупных капель дождя, а затем медленно, ступенька за ступенькой, скроется в зияющем отверстии гробницы.
Хлещущий дождь за каких-нибудь несколько минут разогнал зрителей. Палач поспешно вытащил лестницу наверх, а четыре центуриона закрыли тяжелой плитой отверстие в своде гробницы. После этого все разошлись. Вителлий колотил сжатым кулаком по стене до тех пор, пока до крови не разбил суставы. Черные как уголь тучи неслись к городу, и зеленоватые вспышки молний на какие-то доли секунды рассеивали сгущавшиеся сумерки. Гладиатор оторвался от стены и, вытянув вперед руки, пошел сквозь хлещущую из туч стену воды к тому месту, где скрылась под землей Туллия. Стараясь перекричать раскаты грома и шум дождя, Вителлий выкрикивал:
— О Юпитер, посылающий громы и молнии в знак своего гнева! Направь в меня свою стрелу, чтобы я опередил в смерти эту весталку. Юпитер, снизойди к моей мольбе!
Поскользнувшись на размокшей земле, Вителлий упал. Рыжеватая грязь облепила его. Он приподнялся, пополз вперед и на четвереньках перебрался через земляной вал, окружавший гробницу.
— Юпитер! — кричал он, обращаясь к стихиям. — Юпитер! Взгляни на меня! Испепели меня! Жизнь ничего не стоит для меня! Я не хочу жить! Услышь меня, Юпитер!
Потоки воды, стекая с земляной насыпи, образовывали настоящий водоворот на том месте, где лежала закрывавшая вход плита. Стоя в круговороте воды, Вителлий отчаянно пытался ухватиться за край плиты. Он сломал ноготь, сорвал кожу с кончиков пальцев, но все было безрезультатно.
— Туллия! — с отчаянием крикнул он в кружащуюся воду. — Услышь меня, Туллия! Это я, Вителлий!
На мгновение Вителлию почудилось, что он услышал голос Туллии. Тут же, однако, он понял, что это невозможно, и снова начал толкать край плиты. Через несколько мгновений Вителлий с ужасом увидел, что образовались три новых водоворота, указывающих места, где вода хлещет в подземную гробницу. Стало ясно, что добиться он уже ничего не сможет.
— Туллия, — всхлипнул он, вытирая тыльной стороной ладони грязь с лица. — Туллия, я не хотел этого!
Неподвижный, словно статуя, он сидел на земляном валу, обхватив руками колени и глядя на бурлящую грязную воду. Маленькие воронки исчезли, и вся поверхность воды начала медленно кружиться. Дождь ослабел, и в рыжеватой воде видны стали всплывающие наверх молочно-белые пузырьки воздуха. Вителлий опустил голову на локоть и заплакал так, как не плакал еще никогда в жизни.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На столе между серебряной посудой и стеклянными кубками валялись устричные раковины, выпотрошенные домики улиток, куриные ножки и телячьи косточки. Греческий певец расхаживал с кифарой по рядам пирующих, напевая собственного сочинения песню о слепом рапсоде, полюбившем мраморную статую. После продолжавшегося более двух часов пиршества Ферорас подал знак убирать со стола, и два десятка рабов, вбежав, подняли уставленные посудой столы и вынесли их из комнаты. Другие слуги подавали желающим вымыть руки гостям чаши с теплой ароматизированной водой. Вместо полотенец юные рабы предлагали свои густые волнистые локоны. После этого ступни возлежащих за столиками для напитков гостей были умащены благовониями и увиты листьями лаванды и мяты.
Подняв кубок, Ферорас обратился к Вителлию:
— За твой следующий бой! Да благоприятствуют тебе боги!
Взяв в руки кубок, Вителлий с благодарностью улыбнулся собравшимся. На Мариамне его взгляд задержался чуть дольше, чем на других гостях. В отличие от остальных, она заметила это.
— Это будет трудный бой, — сказал Ферорас. — Не только потому, что, встречаясь со львами, гладиаторы чаще всего терпят поражение, но еще и потому, что главный бой в день открытия нового амфитеатра навеки остается в истории. В этот день все сражаются с гораздо большим ожесточением, чем обычно.
— Великолепная арена, — с восторгом проговорил Вителлий, — мы уже начали упражняться на ней. Это неоценимое преимущество, потому что так я учусь сохранять устойчивость на чужеземном песке.
— А что в нем особенного? — поинтересовалась Мариамна.
— Ну, он гораздо крупнее, чем наш отечественный. Император повелел привезти его из пустынь Египта и смешать с суриком, чтобы придать красновато-желтый цвет. Все это повышает опасность поскользнуться. Удерживать равновесие становится намного труднее, и особенно это относится к бестиариям, которым приходится сражаться с невероятно быстрыми львами.
— Воистину, наш Нерон — необычный император. Клавдий нанимал мои суда, чтобы было чем накормить римлян, а теперь у нас такое благополучие, что император завозит из-за моря песок, чтобы упавшие гладиаторы лучше выделялись на его цветном фоне! — Ферорас громко расхохотался.
— Ты еще никогда не выступал в роли бестиария? — озабоченно спросила Тертулла.
— Нет, — ответил Вителлий. — Только упражняясь в школе, а в настоящем бою — никогда.
— И ты не боишься? Ведь каждый твой бой может стать последним.
— Это верно. Но ведь и для тебя каждый день может стать последним. Изо дня в день в Риме рушатся дома, погребая сотни людей под обломками, тонут корабли, молния попадает в какого-нибудь пастуха… Вся наша судьба предопределена богами. Так почему же я должен бояться?
— Но ты ведь рискуешь гораздо больше, чем все остальные.
— Не думаю. Когда я выхожу на арену, у меня есть четкая цель — победить. Я стараюсь сохранить свою жизнь и делаю для этого все. Когда ты приходишь в цирк, ты думаешь о том, что случится со мной, и совсем не заботишься о безопасности собственного места. Поэтому не исключено, что твой риск даже превышает мой. Вспомни катастрофу на озере.
— Суда по этому делу не будет, — сказал Ферорас, — хотя каждому в Риме известно, что вина лежит на Нарциссе. Он в течение многих лет растрачивал государственные деньги и бесценную рабочую силу, чтобы воздвигнуть памятник правлению Клавдия, но станет это надгробным памятником ему самому. Основная идея — осушить озеро — была хороша, осуществить ее пытались и другие. Планы, однако, были составлены плохо и выполнялись небрежно, а результат мы знаем. В верхней части канала массы воды разрушили почетную трибуну и смыли немало плодородной земли, в нижней же его части вода остановилась, так и не достигнув своей цели, реки Лирис. Куда годится такая работа? Однако de mortuis, nil nisi bene… не будем говорить плохо о мертвых!
— Он будет заморен голодом в темнице, — сказала Мариамна.
— Нарцисс поставил не на ту лошадку, — сказал Ферорас, — но кто бы мог подумать, что Агриппина станет когда-нибудь править государством! Хотя Нерон и император, бразды правления Агриппина держит в своих руках. Император еще слишком молод, он еще не оторвался от материнской груди… тем более что он, к тому же, ее любовник.
