Холодные глаза пронзили меня стрелой в грудь.
— Какую часть фразы «позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится» ты, блядь, не поняла?
Мой пульс неровно бился. Какая-то часть не могла поверить, что мы действительно возвращаемся в ту ночь.
— Я тебя прошу. Когда девушка не получает известий от мужчины в течение двух недель, она получает кристально ясную картину.
Еще один ответ рикошетом отразился от стен в моей голове: Тебя не было рядом со мной, как и всех остальных.
От обиды у меня перехватило горло.
— Или, может, тебе просто было легче принять нового мужа с достаточным количеством денег, чтобы поддерживать себя до конца жизни.
Я рассмеялась, а потом задохнулась от ярости.
— Я презираю тебя.
— Это чувство взаимно.
Он направился к двери, и я обернулась, смотря ему вслед.
— Скажи, офицер, ты был так холоден со своей матерью?
Он остановился как вкопанный.
Температура резко упала, и по рукам побежали мурашки. Но я не могла остановиться. Мне хотелось причинить ему боль, заставить хоть раз в жизни что-то почувствовать.
— Мне жаль эту женщину — родить такого бессердечного сына, как ты.
Он развернулся. Если бы выражения могли убивать, я была бы мертва.
— Закрой свой чертов рот.
Я холодно рассмеялась.
— Что ты собираешься сделать? Заставить меня кричать? Это то, что ты делал со своей мамой...
Воздух вырвался из меня в порыве, когда он схватил меня за горло и прижал спиной к стене.
— Ты ничего не знаешь о моем прошлом, — прорычал он.
Его слова были другими, более грубыми, чем должны были быть. Потребовалось мгновение, чтобы понять значение, пока я пыталась отдышаться. И когда я отдышалась, то уставилась на него, тяжело дыша.
Этот ублюдок был Русским.
Глава 11
Кристиан
Я не мог сказать, что не знал. Господи, вот почему я всегда старался держаться от нее подальше. Знал, что она собьёт меня с толку. Хотя, как бы мне ни хотелось свалить свою неудачу на тот факт, что беда преследовала Джианну, куда бы она ни пошла, я знал, что это не имеет к этому никакого отношения. Когда она находилась рядом, я мог сосредоточиться только на том, что от нее пахло искушением. Как что-то, чему я хотел поклоняться и унижать одновременно.
Ей просто нужно было ткнуть пальцем в это единственное место — в мою слабость, — чтобы заставить меня потерять контроль. Она была права насчет моей матери. Я мог только представить выражение ее хорошенького личика, если бы она знала, что я был тем, кто избавил эту суку от ее развратных чертовых страданий.
Я не сдавался больше десяти лет. Десять лет коту под хвост из-за одной чертовой девушки. С таким же успехом я мог бы излить ей Шекспира из-под окна.
В следующий раз, когда она заговорит со мной, мне просто нужно будет занять ее рот чем-то более продуктивным. Образ ее, стоящей на коленях и смотрящей на меня мягкими карими глазами, заиграл у меня в голове. Это вызвало прилив жара к моему паху. Кровь застучала в ушах.
Стиснув зубы, я отогнал эту фантазию.
Не твоя.
Смесь ярости, сожаления и облегчения загорелась в моей груди.
Я мог бы так быстро все изменить. Сделать ее одинокой девушкой. Заставить ее желать меня. Сделать моей. План начал плестись у меня в голове, и почувствовав дрожь в руке, все еще сжимающей ее горло, я быстро закрыл это.
Ее пульс быстро забился, выражая ее страх — но глаза, они были полны вызова. Триумфа.
— Айова, да?
Горькое веселье наполнило меня. Она была послана на эту землю, чтобы раздражать меня, унижать. Я не знал ни одного проклятого человека, который хотел бы быть униженным.
Я крепче сжал ее.
— Я скажу тебе это только один раз, милая, не морочь мне голову. Обещаю, в следующий раз я не буду таким милым.
Я убил бы любого, кто спровоцировал бы меня, как она. Но почему-то мысль о ее безжизненном теле заставила мой желудок сжаться в отрицании. Мне часто хотелось, чтобы она стала проблемой, которую я мог бы просто заставить исчезнуть — хотя, как ни странно, ее смерть всегда была для меня тяжелым «нет».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она выглядела скучающей.
— Скажи что-нибудь по-русски.
Это был момент, когда я хотел бы занять ее рот чем-то более продуктивным.
Я отпустил ее грубее, чем следовало, и тут же возненавидел себя за то, что почувствовал укол сожаления. Не могу убить ее. Даже не могу причинить боль. Что, черт возьми, я буду с ней делать? Мой член тут же взял верх, мелькнув в моем сознании ее образами, обнаженной на моей кровати, задницей вверх, головой вниз, когда она сжимала простыни и умоляла меня о большем.
Очевидно, у меня имелись кое-какие идеи.
Но что-то более глубокое было вовлечено — какая-то чужеродная, внутренняя потребность, которую я не мог объяснить и даже не понимал. Голод, ревущий в моей груди и кровоточащий в венах. Если я пойду туда с ней, наконец-то овладею ею так, как мечтал годами, все будет по-другому. Мои планы на нормальную, комфортную жизнь полетят ко всем чертям. Мысль о том, чтобы бросить все это, вызывала физическое отвращение.
— Так вот куда ты уезжал... в ту ночь? В Россию? — спросила она, когда я подошел к двери.
В ту ночь. Она произнесла это так, словно ее беспокоило одно только воспоминание, в то время как, хотя я ненавидел это, та ночь подпитывала мою одержимость ею в течение многих лет. Я мечтал об этом, фантазировал о ней и вел физическую борьбу с самим собой, чтобы не вернуться в Нью-Йорк только, чтобы увидеть ее во плоти.
Презрение разлилось в моей груди, как обморожение. Я повернулся, чтобы посмотреть на нее, игнорируя мягкие изгибы ее тела, когда она прислонилась к стене, куда я ее припечатал.
— К счастью для России, их девушки, кажется, имеют немного больше самоуважения, чем сбрасывать одежду ради мужчины, которого они ненавидят. Думаю, мне нужно было сменить обстановку.
В ее глазах вспыхнул гнев.
Как только я вошёл в холл, в дверь ударили прежде, чем я успел ее закрыть.
Я стиснул зубы.
Она швырнула в меня свою чертову обувь.
