ЮБИЛЕЙ РЕСПУБЛИКИ
Сегодня на улицах свято.Голуби клевали прямо из руки.Сегодня на могилу Неизвестного СолдатаИзвестные люди несли венки. Кроткий полицейский в перчатках и шлеме Играл на перекрестке благородную роль. На углах с часов улыбалось Время, Как в парламенте улыбается король.— А день был ясный, день был жаркий.Текла, как из сердца, кровь знамен.Сегодня даже в Луна-паркеНегр из оркестра был влюблен…Он пел и плакал на эстраде,Черную розу ловя в бокал, —Счастье! Счастье… — — А счастье сзадиУже гремело прибоем у скал.…Вечер был дальний, сквозной и гулкий. На пробковом поясе зорь и роз Любовь выплывала в переулки, Меняясь — до и после слез. И всем казалось, что просто даром, Без лент и венков над головой, Стоял на посту у ворот казармы Солдат с ружьем — и еще живой.
1929–1931
ДОЖДЬ НА ФРИДРИХСШТРАССЕ
Уж краток день. И за окном — прохлада.Студеный меч пронзает сердце мне.Был долог миг, пока я в вечность падал,Летя ко тьме с тобою наравне…
…А в городе я выходил из дому,Брал кепи, светр [76] и черный, ломкий плащИ кланялся — мне было так знакомоВсе: вечер, дождь и нудный, детский плач.
Блестел асфальт на мокром Фридрихсштрассе.И кузов лоснился. Я ночь держал в руке.Алмаз дождя чертил стекло у кассы,Прожектор гас — и луч шипел в реке.
Я выходил и речь держал к пространствуНа кафедрах пустынных площадей.Ты из морей вела свой звездный транспорт,
Подняв соски серебряных грудей.И SOS приняв на телеграфе,В наушниках — в пространствах был мороз —Ты, не доплыв, сошла на пристань
И шла в тени сквозь душный воздух роз.По белым плитам ломкий стук сандалийПроворно крался за тобой как вор.Ты шла сквозь память. И над черной далью.Зазеленев, качнулся семафор…
1930 «Воля России». 1932. № 4–6
НОЧНОЙ ПРИЛИВ
Голубые шары [77], просветленно светясь,Изливали больничную нежность трамваямИ за окнами пели: — о принц, о мой князь!..Как сердца, от высокой любви истлевая…
Но огромная ночь подходила горой,Возложив небеса на покатые плечи,И стояла над миром, как древний герой,И тушила дрожащие скрипки, как свечи.
…Истлевали сердца фосфорично светясь.Подымались со дна студенистые звезды.Дикий сумрак морей над крылом твоим, страсть.Колебал отягченный и траурный воздух.
И поломанный веер встопорщенных крылВолоча за собой и хромая от злости,По песку вдоль шумящих морей проходилБледный призрак в студеном декабрьском норд-осте.
Наступает зима на полуночный край.И, чернея в снегах, ты разбит и низринут.И опять ослепляющий огненный рай,Повернувшись, плывет ювелирной витриной.Замерзает над пальмами сальный отель.Заметает проспект черный ветер Кавказа.Жарко дышит, меха раздувая, метельНад прозрачною тенью закрытого глаза.
Прогоняя зевотой полночную дрожь,В автоматах, над пивом, над скукой и тленьем,Ты украдкой шершавую руку кладешьНа горячий и матовый бархат коленей.
И гранеными кружками стукая враз,По столам проливая тяжелое пиво.Все глядят сотней пар обезумевших глазНа внезапно возникнувший грохот прилива…
Раскрываются недра под черным крылом,Тухнут скрипки оркестра и сыпятся стены.И сквозь окна и двери шагнув напролом,Ночь выходит на сцену из бури и пены…
— А в воронках смерчей опускаясь, горя,Корабли отпускают надежду на волю.С ней ты двинулась, ночь. И грохочут моря,Обдавая чугунными брызгами полюс…
1930 «Воля России». 1932. № 4–6
ГОСТИНИЦА ПРИВИДЕНИЙ
Недвижное пламя пустынной зариСтояло в осеннем и диком проспекте.И, кажется, нас утешало: — умри,Усни, улыбнись — жить не стоит, и негде…В осеннем проспекте отчаливал мир.Вертелись волчком турникеты гостиниц,Где с желтого воска полов, как вампир.Мертвый воздух вдруг когти протянет и кинется…Мне душно… Мне душно!.. — А вы тоже такТомились и бились на черной планете?И вы задыхались от ветра атак?И вы? — Но вы вечны, вы — воздух столетья…Какою свистящей и горькой стрелой,От края до края — все сердце навылет —И вы пронзены на подушке ночной.Трепещете жизнью и смертью — не вы ли?— За окнами сад под дождем трепетал.Летели сквозь ночь голубые экспрессы.Плыл танго хрустальный и медленный валНад сном, над курортом, над сердцем и лесом.На станции в дебрях кассир, как скворецКлевал из окошка: — «Откуда? Из Рима?»…— Шел дождь привидений. Надеждам — конец.Но вера, но жизнь — это неистребимо.Томитесь, рыдайте, — но разве не выВосходите к небу над каждым столетьем.Смотрите — над вами, вокруг головы,Колеблется воздух в мерцающем свете…Века — но все то же! Века — и опять.Ступая все выше, мы — вместе, мы — вместе,Тяжелый багаж вероломства и местиПривыкнув по станциям — забывать…Приезжий, смотри же, ты — тонешь, ты — в море.Гостиница светится смертной тоской.И только любовь в погребальном убореГлядит из-за стекол — и машет рукой…
1931 «Воля России». 1932. № 4
ВЫШЕ НЕБОСКРЕБОВ
Как жаль, что в Европе нет небоскребов.Чтобы моя душаМогла развеваться, как флаг созидания.На самой верхней балке конструкции,Приветствуя поступь надзвездных судеб,Идущих облачно над тобой.Ты бы закрыла пустые впадиныОкон, ослепших от копоти и мелочности, —Легкими складками торжества.Ведь ты, как Адам на рассвете рая,Должна назвать миллионы вещей,Чтоб они жили в прозрачной вечности,Светясь твоим разреженным светом,Так, чтоб лебедки портов и построек,Распевая в дыму лебединые песни.Отлетали бы стаями — в бессмертье.И только ты, оставаясь на пристани,Будешь подымать фонарь отплытияСвоей желтеющей, человеческой рукой…
«Скит». I. 1933
ЗВЕЗДА АТЛАНТИДЫ
В ночь после смерти дымился в свечах Эдиссон.Звезды летели над яблочным садом в Тамбове.Над горизонтом широкий полуночный сонШел наклоняясь, как ангел, сраженный любовью.
Ангел мой! Ты ли вдруг в поезд, мерцая, входилНа остановке в последнем рабочем квартале.В радио пел. И в кино с полотна говорил.В аэроплане летел — и крылья на солнце пылали…
О, пропылай надо мной еще тысячу пышных веков!Веет бессмертьем торжественный веер заката.Видишь, как жизнь отягчает твой бедный улов,О, рыболов мой! Ужель и за это — расплата?
Чем ты заплатишь, откуда возьмешь свой обол?— В сети антенн бьет прибой вневременного гуда.Вихри хрипят. А в конторах, подпрыгнув на стол,Бегут, рассыпаясь, сухие персты Ундервуда.
Эти ль персты, разыграв — как концерт — бюллетень,Вдруг запоют, зарыдают, что жизнь все короче,В горло, как в скрипку, вонзясь за утраченный деньПеред лицом неожиданно глянувшей ночи.
Может быть, ночью и я, на разливе взволнованных лет,Трепеща как святой и прощая земные обиды.Ринусь в темный простор по шумящей дороге кометОт последней горы потонувшей в морях Атлантиды…
«Скит». I. 1933
НЕУЗНАННЫЙ ГОЛОС
