в Ист-Хэмптоне. Городские указатели здесь нарочито вежливы, впрочем, как и ландшафт. Всё словно укутано в ватин. На закате, когда смотрители запирают ворота и уезжают на своих «вольво» домой ужинать, заповедник Машомак превращается в заколдованное королевство диких животных. Фигурно подстриженные живые изгороди, безукоризненно ровные газоны, бабочки в траве на пляже, острые бугорки октябрьских маргариток. Дома с верандами, башенками и крытыми гонтом слуховыми окошками. Мечты о карамельного цвета шетлендских пони вытесняют садомазохистские фантазии.
Философами написано ничтожно мало текстов, которые рассматривают эмоцию как активное состояние сознания. В «Очерке теории эмоций» 1948 года Жан-Поль Сартр отрицает такую возможность. «Мы боимся, — пишет он, — потому что мы убегаем»[25]. Он называет эмоцию бегством, но бегством от чего? Это побег в магический мир, где можно спрятаться от необходимости поступать «ответственно». Эмоция не связана с реальностью, не обладает целостностью. Она срабатывает по умолчанию; воображаемый мир, сконструированный испуганным индивидом.
Уоррен Нейдих, художник и нейробиолог-теоретик, который в своих работах подвергает сомнению оптическое восприятие, утверждает, что некоторые наркотики порождают параллельные ряды воспоминаний. Однажды он в течение нескольких месяцев курил очень много травы и вскоре с изумлением обнаружил, что накуренное состояние открывает ему доступ к сознанию, в котором события складываются в отдельную последовательность. Принимая наркотик, он возвращался к воспоминаниям и разговорам, начатым когда он курил в предыдущий раз и забытым сразу после того, как его отпускало. ТГК, говорит он, запускает совершенно отдельную систему воспоминаний. В нашем организме есть некая обычно дремлющая нейронная сеть, которая чувствительна к ТГК. Поэтому «находиться под воздействием веществ» означает воздействовать на побочную нейронную сеть, которая впускает ощущения в тело. Следовательно, если «идентичность» — это на самом деле лишь процесс ассоциаций, то Уоррен Нейдих и Накуренный Уоррен Нейдих — два абсолютно разных человека.
Согласно наблюдениям Нейдиха, выходит, что марихуана — это биологический эквивалент восприятия истории коренными народами — параллельная вселенная, где живущие поддерживают связь с прошлым с помощью сновидений о своих умерших предках. Я спрашиваю Уоррена, похожа ли эмоция на ТГК? Он не отвечает. Может ли грусть, паника, скорбь стать картой, способной привести нас в самое сердце грусти?
Сартр развивает теорию эмоции-как-отрицания, приводя случаи женщин с неврастеническими расстройствами, проходивших лечение у психиатра Пьера Жане. Когда доктора удостаивали их аудиенции, у девушек случались припадки. Когда их просили рационально объяснить свое несчастье, они были на это не способны. Поэтому они начинали рыдать. Жане называет подобные всплески эмоций поражением. Сартра больше интересует анализ поведения. Девушка, которая плачет вместо того, чтобы говорить, не просто возвращается к тому, что Сартр называет «низшим» поведением… в конце концов, чего еще ждать от девочки. Она пытается манипулировать докторами.
«Больная приходит к Жане, она хочет доверить ему секрет своего расстройства, описать ему подробно свои навязчивые идеи. Но она этого не может сделать, для нее это слишком трудное социальное поведение. Тогда она разражается рыданиями. Но потому ли она рыдает, что она не может ничего сказать?… Или же она рыдает именно для того, чтобы ничего не сказать?… И вот она оказывается в тесном и угрожающем мире, который ждет от нее точного действия… Сам Жане своим отношением показывает, что он слушает и ждет. Но в то же время своим присутствием, своей личностью и т. д. он отталкивает эту исповедь. Нужно избежать этого невыносимого напряжения… отвратив свое внимание от действия, которое надлежит совершить, и обратив его на себя („как я несчастна“)[26]… Не обладая достаточной силой воли и характером, чтобы выполнить то действие, которое она запланировала, больная ведет себя так, чтобы вселенная больше ничего от нее не требовала… Она хочет, чтобы вместо безучастного ожидания Жане начал испытывать сочувственное беспокойство. Вот чего она хочет» (Ж.-П. Сартр, «Очерк теории эмоций»).
Мне кажется, эмоция похожа на гиперпространство, на активацию второго набора нейронных сетей. Думаю, «больная» поступила правильно. Сартр считает, что все, кто испытывает невыносимые телесные ощущения, — трусы и манипуляторы. Для него немыслимо, что боль женщины может быть безличной. А значит, как и женщины с анорексией, как и женщины-мистики, «больная» непременно избалована. Она смерть как хочет внимания.
Когда в 1954 году в Лос-Анджелесе Олдос Хаксли принял мескалин, он испытал расширенное ощущение единовременности всего происходящего. «Каждая личность в каждый момент способна помнить всё, что когда-либо с нею случалось, и воспринимать всё, что происходит везде во вселенной»[27]. Мозг не производит, но выводит. Мескалин, как спиды, содержит вещество, стимулирующее выработку адреналина. И вот это действительно интересно, поскольку то, как Хаксли понимает информационный поток, перекликается с гностическим восприятием, согласно которому мы все живем в продолженном настоящем, описанном фантастом Филиппом Диком под воздействием амфетаминов. В повести «Валис» Дик узнает, что власть гностицизма не прекращалась. Вселенная функционирует согласно законам филогенетической памяти: т. е. каждый человек носит в своем теле воспоминания всего рода. Гностическое знание основано на технологии воскрешения. В момент смерти дух оставляет после себя энграмму — код, который снова вернется в мир в виде информации. «Вселенная есть информация, и мы в ней статичны, — пишет Дик. — Полученную информацию мы гипостазируем в материальный мир»[28]. Гностики живут вечно благодаря технологической трансмиграции, которую симбиотически усваивают все живущие. Следовательно, каждая личность может не только воспринимать всё единовременно, но и становиться другими людьми.
Перезвонил Уоррен. Он говорит, что, возможно, эмоция возникает как биологическое воспоминание. Я прошу объяснить, что он имеет в виду. Он говорит, что определенные ситуации вызывают воспоминания о других ситуациях. В нейронах существует генеалогическая сеть воспоминаний, зацикленная на себе наподобие телевизионной системы замкнутого типа. Но что же позволяет нам помнить то, что на самом деле с нами не происходило? Переживать радикальную форму эмпатии и быть, подобно Симоне Вейль, во власти столь необъятной печали, что она вызывает приступ панического стремления к благу? По мнению Уоррена, грусть производится в кустарных условиях. Я считаю, что эмоция похожа на поток мирового капитала.
Гэвин Брайс до сих пор не перезвонил мне после того, как я отправила ему имейл две недели назад, когда лежала, завернувшись в одеяло, на полу в подвале; может, он не перезванивает, потому что ему не понравилась часть про грусть? Словно мир плоский, а за его пределами пролегает гиперпространство эмоции с грустью в сердцевине… Воображаемый секс с ним служил своего рода разметкой на отсутствующем ландшафте Лос-Анджелеса. В телефонной яме одни номера соответствуют другим. Он звонит, выходит со мной связь. Я на крючке — отвечаю. Телефон — средство телепатии. Неважно, что мы делаем, важно — где
