«Смотрите, а это что?».
-Это, мисс Корвино, - серьезно ответил Майкл Фарадей, - воздушные шары. Вы их первыми в
мире видите, - он указал на связку шаров, колыхавшуюся над катером. «Но это так, - он смущенно
улыбнулся, - безделка. Надо иногда отдыхать, даже нам, ученым».
Джон и Ева поднялись по трапу на катер, сторож распахнул ворота, выходящие на Темзу. Элиза,
держа на руках дочь, ахнула: «Как красиво!».
Шары отвязали, и они поплыли над вечерней рекой - вслед за катером, уходящим вниз по
течению, на восток, где над Лондоном поднималась светлая, яркая луна.
Озеро было огромным, уходило за горизонт. Сейчас, утром, над тихой водой висела легкая,
полупрозрачная дымка, шуршали слабые волны. Дом серого камня, под красной черепичной
крышей, стоял на холме, у небольшого залива. У пристани из старого, темного дерева
раскачивалась лодка. Высокая женщина, в скромном, шерстяном платье, в кашемировой шали,
стояла на белом песке. Русые волосы были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Она
вздохнула и опустила глаза к письму, зажатому в длинных пальцах.
Почерк сестры не изменился - четкий, твердый, решительный. «Милая моя Вероника! - читала она.
«Вот, мы и обосновались в Брюсселе, вместе с твоим племянником. Мишелю пять лет, пока я с
ним занимаюсь, а потом он, конечно, пойдет в школу. Сюда мы ехали через Париж, с
венесуэльскими документами, о которых позаботился генерал Боливар. Я захоронила прах моего
мужа на Пер-Лашез, в семейном склепе. Когда Мишель подрастет, я его отвезу туда, конечно.
Здесь я получила местные бумаги. Мы с Мишелем теперь поданные голландского короля.
Впрочем, надеюсь, что и здесь, и во всей Европе когда-нибудь установится республиканская форма
правления. Для этого я сюда и вернулась. У нас отличная квартира, я получаю пожизненную
пенсию, как вдова генерала, ни о чем не беспокойтесь. Я уже сняла помещение для школы, и
осенью открываю классы для взрослых. У меня много работы - я перевожу, пишу статьи для
журналов и газет, у нас все в порядке. Очень надеюсь, что вы сможете нас навестить, с любовью,
твоя Джоанна».
Вероника невольно перекрестилась и повторила: «Для этого я сюда и вернулась. Господи, и ведь
не боится ничего. Она всегда такая была».
Сзади раздались шаги. Вероника обернулась, и, комкая шаль, тихо спросила мужа: «Что..., уже?»
-Началось, - Вероника посмотрела в темные, усталые глаза мужа. Она, всхлипнув, пробормотала:
«Франческо, а если...»
-Все будет хорошо, - он укрыл ее у себя в руках. Вероника, прижавшись к нему, почувствовала, как
он вытирает ей слезы: «Все будет хорошо, любовь моя. Родится наш мальчик, или девочка. Мы
совсем скоро его увидим. Тетя Мирьям договорилась с кормилицей, из деревни, как только, - он
помолчал, - все закончится, ты возьмешь дитя и устроишься в спальне. Тетя Мирьям приведет ту
женщину. Вот и все».
Вероника, на мгновение, вспомнила сухой голос Рэйчел. Женщины гуляли по берегу озера. Рэйчел
посмотрела на свой высокий живот и коротко сказала: «Кормить я не буду. Это ваш ребенок, не
мой».
-Хорошо, - почти испуганно отозвалась Вероника. «Конечно, конечно, Рэйчел. И что ты говорила о
священнике, я обещаю..., мы обещаем, что мальчик, конечно, станет слугой Божьим». Она, было,
потянулась к руке женщины. Рэйчел только запахнула шаль, и пошла дальше - высокая, с прямой
спиной, в черном, траурном платье.
Деревня была в пяти милях от имения. Изабелла сразу запретила им там появляться.
-Незачем, чтобы вас кто-то видел, - сказала свекровь Веронике. «Франческо здесь, экипаж есть,
лошади тоже. За припасами он ездить будет. А вы гуляйте, отдыхайте».
Вероника боялась, что Рэйчел захочет ходить на службу, в церковь, но женщина только пожала
плечами: «Библия у меня есть, и молитвенник, а больше мне ничего и не надо». Вечерами она
вышивала напрестольную пелену для собора Святой Троицы в Лидсе, или читала бесконечные
брошюры о миссионерстве - у Рэйчел их был целый сундук.
Они с Франческо катались на лодке, работали - осенью мужу надо было возвращаться на север, в
Ливерпуль - строить новые доки в порту. Вероника писала свой роман. Она начала его еще давно,
после свадьбы, и послала первые главы мисс Джейн Остин. Та ответила одобряющим письмом, но
потом началось то, что Вероника предпочитала называть «недомоганием», и она совсем его
забросила. В Озерном Краю было тихо, спокойно, Изабелла вела хозяйство. Вероника, внезапно,
вспомнила о своих старых тетрадях. Собирая свои вещи в Лондоне, перед отъездом сюда, она и
сама не зная зачем, положила их на дно саквояжа.
Роман был о девушке, что, презрев светские условности, полюбила подкидыша, незаконного сына
лорда и цыганки. Франческо, прочитав первые главы, задумался: «Это очень, очень, хорошо,
милая. Совсем не похоже на прозу покойной мисс Остин, ты пишешь, - он вздохнул, - пишешь не
спокойно, а так..., так, как будто ты борешься с ураганом, - он указал на последний портрет
Вероники, что он написал уже здесь, в Озерном Краю.
Она шла через пустошь, в простом, бедняцком платье, босоногая, русые волосы развевал ветер,
серые глаза смотрели твердо и упрямо. Сзади сгущались тучи. Франческо, глядя на картину, тихо
сказал: «Я ее назову «На заработки». Не все же вешать в Академии портреты дам в шелках и
кружеве, играющих с левретками, - он коротко усмехнулся.
- Ее не возьмут, - озабоченно ответила Вероника. «Хотя это, это..., очень, очень хорошо». Она
посмотрела в горькие, большие глаза женщины на портрете: «Франческо ничего не приукрасил. У
меня и вправду морщинки есть. А у него, - она потянулась и коснулась губами виска мужа, - у него
седина, хотя ему всего тридцать пять. Дядя Джованни тоже рано поседел».
-Не возьмут, - Франческо погрыз кисть, - так не возьмут. И вообще, ты же видела мои альбомы - из
Корнуолла, из Ньюкасла, из Лидса..., - он осекся. Вероника, мягко ответила: «Да, милый. Поверь
мне, - она наклонилась и обняла мужа, - когда-нибудь именно такие картины и будут в Академии -
шахтеры, рабочие, поденщицы..., Люди должны видеть их лица, хотя бы так».
Он никогда не рассказывал ей о том, что было в Лидсе. Вероника, вдыхая свежий, озерный ветер,
подумала: «И хорошо, что так. Что было, то было, и незачем ему об этом вспоминать. У нас
появится дитя, а остальное неважно».
Вероника не знала, что Франческо и сам бы предпочел забыть это. Он уже почти забыл - две
недели в зимнем, холодном городе. Она приходила на квартиру каждый день. Считалось, что они
обсуждают перестройку здания приюта и пьют чай. Он, сначала, попытался что-то сказать, но
Рэйчел сухо оборвала его: «Это мой христианский долг, кузен Франческо». Шторы были наглухо
задернуты, в спальне царила полная темнота, она молчала. Потом женщина быстро одевалась и
уходила. Через две недели Рэйчел прислала ему короткую записку: «Все в порядке», и он уехал
домой.
-Пойдем, - Вероника взяла его за руку, - пойдем, милый, погуляем.
Она не думала о женщине, что сейчас лежала наверху, в доме. Она думала только о ребенке -
мальчике, или девочке, представляя себе, как он будет улыбаться, как начнет вставать, и ходить,-
сначала неуверенно, держась за ее руку, а потом , осмелев, сделает сам первые шаги. Вероника
представляла себе, как она будет учить его читать, а Франческо - рисовать, как маленький сядет на
пони, как они повезут его, в Саутенд и он будет там шлепать босыми ножками по морской воде.
-Наш ребенок, - повторила про себя Вероника. «Наш». Она, невольно, положила руку на живот и
вздрогнула, вспомнив свои слезы, вспомнив боль и кровь, услышав мягкий голос врача: «Миссис
ди Амальфи, поверьте мне, вы не первая женщина с таким...- он указал на рисунок. «Не надо себя
мучить. Вы не виноваты, так рассудила природа, или Бог, - мистер Бланделл вздохнул. «Вы,
конечно, можете пробовать дальше, чудеса случаются, но я бы вам не советовал. Шанс, что вы
доносите беременность, очень мал».
-Однако он есть, - измучено отозвалась Вероника, что лежала в постели.
-Десять выкидышей, - Бланделл развел руками. «Право, не надо больше подвергать свою жизнь
опасности».
-Бланделл говорил, - подумала сейчас женщина, крепко пожимая руку мужа, - говорил, что шанс
есть. Он ничего не заподозрит, даже если услышит, что я родила. А врача я сменю, конечно. Тетя
Марта посоветует кого-нибудь.
Франческо остановился и посмотрел на тропинку, что вела к берегу. «Господи, - Вероника
невольно перекрестилась, - Господи, только бы все хорошо прошло».
Мать бежала вниз, запыхавшись, подобрав простое, серое платье. «Даже шляпу не надела, -
