не уступая ему шириной плеч, пониже, но во всём
остальном куда тоньше, стройней, миниатюрней. Идёт босиком, с закатанными до колен гачами
синих джинсов, каких в деревне нет ни у кого (сильно уж они дорогие), а в руке несёт остроносые
начищенные туфли – как раз по нынешней городской моде, ещё не дошедшей до села. Идёт мягко,
как гибкий кот. И походка его завораживает.
Самое же потрясающее оказывается для Нины в дыме сигареты. Сначала, не заходя в дом,
мужчины садятся на крыльце, чтобы Штефан докурил сигарету из пачки подменного электрика. И
вот этот-то запах в чистом утреннем воздухе, тонкой ниткой протянувшейся в дом, вдруг просто
подсекает Нину. Сигаретный аромат кажется ей запахом её первого мужчины. Да нет же, никакой
ненависти к Леониду в ней нет – про ненависть говорится для Романа, для его спокойствия, а на
самом деле, она всегда вспоминает его, волнуясь.
Покончив с поздним завтраком, Штефан немного возится с Машкой, с любопытством
ринувшейся навстречу новому человеку, потом с наслаждением уже от того, что почти забыл, как
звучит музыка, слушает пластинку Поля Мориа и собирается уходить. Роман пытается его
удержать, долго не понимая стремления человека скрыться в сырой будке, пока догадывается:
Штефан боится приближающегося обеда. Позавтракать в гостях да ещё и отобедать – это для него
уже верх бестактности.
– Ну и как? Понравился он тебе? – спрашивает Роман жену, поймав её взгляд вслед уходящему
гостю.
– С чего это он должен мне понравиться? – с акцентированным недоумением спрашивает она.
– Ну, тебе же как раз такие и нравятся: вежливые, обходительные. А видела бы ты его фигуру!
Мне такой отчётливой рельефной мускулатуры никогда не иметь.
– А мне такие фигуры как раз и не нравятся. Не люблю когда все мышцы на виду – как картинка
из учебника по анатомии.
Романа это смешит и успокаивает. Нина после ухода Штефана веселеет. Прав Роман, ой как
прав. Как может не понравиться ей эта странная, даже чрезмерная стеснительность симпатичного
гостя, вежливое, почти виноватое поведение и постоянные комплименты по любому поводу? Для
него нигде ничего нет плохого. Для него замечательно всё. Он похвалил порядок в доме, похвалил
суп, приготовленный ей, хотя хорошей поварихой она не считала себя никогда. И кстати, почему бы
385
ей и в самом деле не научиться готовить вкуснее – ведь слышать хорошие отзывы так приятно.
Конечно, трудно не согласиться с давнишним мнением Романа, что мужчину нужно видеть дальше
его комплиментов, но после сегодняшнего потока приятных слов никуда дальше и смотреть не
хочется. Тут и без всяких дальних взглядов очевидно, какой это приятный человек.
После обеда дождь продолжается свежими зарядами, гарантируя отдых стригалям и на завтра.
Во второе утро Роман снова идёт за Штефаном, а в третье, опять-таки непригодное для
стрижки, Штефан приходит сам. В этот день, чтобы как-то искупить непонятную вину за свои
визиты, он берётся ремонтировать безнадёжно сломанную швейную машинку. Он возится с ней
весь день до вечера. Работать машинка так и не начинает, зато Штефан чувствует себя куда
комфортней.
* * *
На стрижку рабочих привозят лишь на четвёртый день, хотя и сегодня шерсть на овцах
волгловатая, так что с утра ещё полно колебаний: стричь или нет? Этой утренней
нерешительностью оказывается испорченным весь день. Работа идёт потом вяло и неохотно. К
тому же, дни отдыха не столько взбодрили, сколько расслабили всех.
После работы Роман снова предлагает Тоне поехать на Онон, прихватив с собой и Смугляну.
Ребятишек можно завезти к Матвеевым.
– Ни за что! – отвечает Кармен.
– Что ж, давай съездим одни.
Тоня соглашается, кажется, лишь оттого, что надо же, в конце концов, с чем-то и согласиться.
Однако поездка выходит невесёлой: оба какие-то виноватые и понятно, перед кем.
– Ты уже не будешь приходить ко мне, да? – спрашивает Тоня на берегу.
– Почему? Сегодня и приду. Только давай договоримся: приходить я буду к тебе через два дня.
– А почему не через день?
Роман молча, с укором смотрит на неё.
– Хорошо, хорошо, – торопливо поправляется она, – пусть будет так. А что же ты в эти дни не
приходил? Ты даже не представляешь, как я тебя ждала. Сколько всего передумала. Даже решила,
что у нас уже – все…
Купание ограничивается лишь лёгким ополаскиванием у берега. Вода после дождей
коричневая, с мусором.
Домой Роман возвращается, ничего не объясняя жене. Смугляна, заметив, что он приехал с
мокрой головой, ни о чём не спрашивает: конечно же, он был на речке и, конечно же, не один.
Вечером, с наступлением сумерек, Роман начинает всё больше нервничать, расхаживая из угла
в угол. Надо как-то напомнить Нине про их договор, но Нина, стирающая пелёнки, помнит о нём и
сама.
– Тебе уже пора? – спрашивает она, словно разоблачая всё, что с ним происходит.
– Нет ещё, – почти покаянно отвечает он.
– Да ладно, чего уж там, иди, – разрешает Смугляна. – Она ведь тоже соскучилась. Только
сначала меня поцелуй.
Роман подходит, обняв, целует её, расставившую в стороны мыльные ладони, чтобы не
коснуться его. Понятно, что он причиняет ей боль, которая с двойной силой откликается в
собственной душе.
– Какая же ты у меня молодец!
– Стараюсь, – отвечает она с тихой, робкой улыбкой и нерешительно отстраняется. – Иди… Нет,
постой. Ты любишь меня?
И этот вопрос просто сминает его. Он стоит, не зная куда деть свои руки, свои глаза, свою душу.
Хочется даже взорваться и закричать. Она ведь специально спрашивает об этом именно сейчас,
думая, что свою свободу он готов выкупать любыми признаниями. И все-таки это «да» (даже
просто «да») он сказать не может.
– Я же говорил: я люблю вас двоих. Люблю, когда вы в моей душе вместе.
Нина закусывает губу, глаза блестят. Роман тяжело отворачивается, выходит на веранду.
Пожалуй, никогда ещё не выносил он из дома своё сердце таким сдавленным сухим комком.
Самое трудное – выйти за ограду и закрыть калитку. Он мысленно видит Нину, как-то жалко
продолжающую стирать пелёнки их сына, и едва не задыхается от жалости. Однако ноги, которые
словно пытаются спасительно вынести его из тяжёлой зоны, остановить уже нельзя.
Вечер с Тоней выходит смазанным. Весь эмоциональный заряд пережжён ещё на берегу, так
что переживать и чувствовать уже нечем. Всё сегодня тускло и грустно. Той искренней близости,
что было до поездки за женой, теперь не выходит. Кармен, однако, тоже умеет ценить свои минутки
– раньше времени от неё не уйдёшь. Роману кажется, что душа его висит на двух
