реплику с койки, где ее спину, задрав форменную рубашку, наспех осматривал хирург. — Что говорит Чез?
— Миру нужно доверять, — раздался стройный хор ответов.
— А еще? — прищурилась Ви.
— Друг другу надо доверять, — отозвался Берц.
— Так пошли, чего стоим? — Ви заразительно ухмыльнулась, спрыгнула с койки, одернула форму и понеслась к выходу.
Оперативники мгновенно испарились, как и не было их в госпитале. Шеф Корпуса удовлетворенно вздохнул и констатировал:
— Честер и в свое отсутствие умудряется работать.
Андервуд, ни слова оперативникам так и не сказавший за все это время, коротко кивнул. Аристарх Вениаминович прав: таких коллективов и таких лидеров ему встречать не доводилось никогда. Пожалуй, они и правда смогут спасти колонию, хотя ситуация казалась ревизору безнадежно черной и унылой, как вчерашний холодный кофе.
За десять часов, до первой «сковородочной» версии брони, в госпиталь попали только трое. Ви, которой на третью вылазку все-таки проело шлем насквозь, и она порядком надышалась «Черемухой», Красный, который, конечно, полез ее вызволять, взял клоповый кислотный огонь на себя, снова пощеголял ожогами, но быстро оправился и вернулся в строй. И Уилл.
Ему просто не повезло: кислота попала на левую предплечную пластину, прожгла дыру и практически вплавила в кожу монетку, что он носил на удачу под броней. Когда монетку извлекли, ожог зарубцевался идеально по ее абрису. Не смертельно, но больно. Зато теперь талисман Уилла в буквальном смысле стал нательным, а у эстета Вика появился объект для жгучей зависти: это ж надо, специально так не сотворишь, как случайно вышло!
С тефлоновым покрытием на броне стало полегче, да и рой вылетал строго в определенное время суток — утром, на рассвете, как уходила роса, и до полудня, и вечером, от заката до глубоких сумерек. Но и без того оперативники сбивались с ног, обновляя импровизированные зеркала и запасы ацетофенона и хлорофенона в распылителях.
Все первопроходцы, да и колония целиком пропахли черемухой насквозь. Горьковатый терпкий аромат стоял в ноздрях у каждого колониста, приторный до щекотки на языке. Каждый день жители секторов просыпались, выходили на улицы, принюхивались — и заходили в жилые модуль-блоки обратно.
Колониальной полиции, как и «Авангарду» тоже приходилось нелегко. Не все колонисты справлялись с психологическим давлением вынужденной изоляции, пусть и на небольшой срок. Возникали ссоры, драки на пустом месте, кто-то из туристов попытался подбить астронавтов на вылет за пределы шаттла. С заговорщиком разговаривал лично Берц. Недолго, минут пять-семь, но вредителю хватило.
Оперативники дежурили посменно, включая новенького, Дженка, спали урывками, и как-то совершенно перестали замечать и наблюдательные дроны СМИ, и все более теплое отношение колонистов.
Выходку Ви первым же вечером показали по всем каналам, и колонисты восприняли ее как настоящий подвиг, так что за работой оперативников принялись следить, как за главным шоу года. Люди, и без того первопроходцам благодарные, стали за своих спасителей откровенно переживать. А первопроходцы, в свою очередь, переживали за колонию: запасы аэрозоля и капсул таяли с катастрофической скоростью. И это не могло не нагнетать драматизма в ежевечерние трансляции.
Но все имеет свойство заканчиваться, и на одиннадцатый день вылета рои алкионов начали существенно редеть.
На одиннадцатый вечер на зеркальной полосе, порядком подъеденной кислотой, оставались вяло шевелящиеся неудачники, так и не нашедшие себе пару. И Берц, выждав еще сутки, посмотрев на утреннее и вечернее роение, впервые за почти две недели выдохнул с облегчением.
Двенадцатым вечером по системе оповещения колонии раздалось долгожданное: «Внимание! Карантин снят».
Вернувшуюся под защиту купола боевую пятерку с ним во главе встречали аплодисментами: принялись бы и качать, но потеки кислоты на броне с тефлоновым покрытием недвусмысленно намекали защитников колонии руками не трогать и восхищаться ими на расстоянии.
В тот вечер в колонии царил всеобщий праздник, а первую, покореженную от кислоты броню Ви, нашли физики, по-тихому забрали себе, почистили, залили эпоксидной смолой и поставили на наспех сооруженный из деревянных ящиков пьедестал прямо на выходе из космопорта. Как символ работы Корпуса и всеобщую благодарность первопроходцам от колонистов.
Оперативники неловко благодарили всех вокруг и при первой возможности смылись к себе в офис. Там, переглянувшись с аналитиками и научным отделом, первопроходцы подняли первый тост за Честера. Потому что. Второй — за Тайвина. Потому как. Третий — за Шестой. За то, что если.
Потом — за себя, научный отдел, аналитиков и колонистов, а следующие просто никто не считал. Вик от всей души и оперативного отдела подарил Гайяне букет засохших кремнийорганических цветов, собранных Ви пару недель назад — словно в прошлой жизни — и ученая под смех и очередной тост торжественно поставила символ признания заслуг научного отдела в мерную мензурку, к крупному оранжевому цветку, что уже там одиноко качался, и с должным пиететом отнесла к себе на рабочий стол.
Кутили долго и от души, снимая стресс. Берц впервые за несколько лет позволил себе от души напиться, да так, что, перешагнув порог собственного дома, до кровати сам доползти уже не смог — благо, любимая супруга понимала его с полужеста.
Оля притащила матрас, одеяла, подушки и, бережно раздев мужа, перекатила его на импровизированное ложе. Улегшись к нему под бочок, она только тихонько посмеивалась: воды рядом с Ромой на ночь она поставила литра три. Так, на всякий случай.
Поздним утром, спасенный горячим завтраком и холодным пивом, раскаиваясь во вчерашнем и обещая себе больше столько не пить, Роман Витальевич постановил:
— Второго такого спасения колонии я не переживу. Честера надо возвращать, с ним как-то
