подвинул свату блюдо с ореховым пирогом: «С чем пришли, рав Коэн?»
-Уютно у них, - рав Коэн оглядел отполированные половицы, открытые шкафы, уставленные
серебром, резные стулья, кружевную, белоснежную скатерть. «Хорошая семья, конечно. У рава
Горовица все дочки плодовитые. Шестнадцать внуков у него, восемь правнуков. Эта, Динале,
Малки дочь, что в прошлом году в Цфат замуж вышла, - тоже ожидает, я слышал. В добрый час, в
добрый час. И двойняшки помолвлены уже, на Хануку под хупу пойдут». Рав Коэн откашлялся:
«Тянуть нечего».
-Насчет вашей внучки, рав Горовиц, - он зашуршал листами потрепанного блокнота, - Дины.
Семнадцать лет ей, у меня записано..., - сват прервался и подумал: «Приданое хорошее дадут,
Американка эта, младшая его дочь, говорят, у себя в Новом Свете на золоте обедает. Рав Азулай
ездил пожертвования собирать, рассказывал, какой у них в Вашингтоне особняк. Госпожа Эстер, в
память брата своего и жены его, дала денег на то, чтобы ешиву расширить. Истинно,
добродетельную жену кто найдет, цена ее выше рубинов. Четыре сотни учеников у нас, а все
равно, Господи, - рав Коэн вздохнул, - мы до сих пор на одном пятачке все жмемся. За стенами бы
начать строиться, да опасно это, и грех, грех. Сказано же, надо ожидать Мессии, он восстановит
престол царя Давида».
-В наше время и в наши дни, амен, - услышал он голос рава Горовица. Покраснев , рав Коэн понял,
что говорил вслух.
-Жена его, - сват отпил еще чая, - из Польши не с пустыми руками приехала. Интересно, откуда у
нее деньги появились. На мельнице разве столько заработаешь? Хотя правильно это, что они под
хупу встали. Они были женаты когда-то, да развелись. Двадцать лет назад, что ли. Это хорошо,
достойно - взять обратно жену разведенную. Замужем она не была, а что там она, в Польше
делала, никого не касается.
-Да, да, - закивал рав Коэн. «Я к вам пришел, рав Горовиц, потому что Дина, да удостоит ее
Всевышний долгих лет жизни, - сирота, под опекой вашей..., Сами понимаете, - он пожал плечами,
- до Лондона, где мать ее обретается, - письма долго идут...»
-Долго, - согласился Аарон, пробуя пирог. «Вы ешьте, рав Коэн, - ласково попросил он, - это моя
жена пекла. Вы сукку уже поставили? - поинтересовался он.
-Сегодня начну, - отозвался сват. «А вы?»
-Мы все вместе сукку возводим, как обычно, - рассмеялся Аарон. «У господина Судакова, у них
места много. Дочка моя средняя с мужем - сами строят, старшие внучки тоже, а мы к Судаковым
пойдем. Там и ночевать буду, с Моше и сыном его».
Сват порадовался: «Сам о них заговорил, все легче. Судаковы тоже семья не бедная. Моше
преуспевает, с вином своим, с этрогами, да и строительства не бросает. И сын его в ешиве первый
ученик».
Рав Коэн вспомнил веселые, серые глаза Моше Судакова. Тот, наливая свату чая, развел руками:
«Сами понимаете, мы родственники. Дети друг другу по душе пришлись. Но, конечно, без свата
нельзя, рав Коэн, не положено. Вы не волнуйтесь, - он подвинул свату ореховый пирог, - ваше
вознаграждение таким же и останется».
Из сада пахло цветущим жасмином. Рав Коэн, оглядев большую, просторную гостиную Судаковых,
обставленную мебелью красного дерева, с арабскими коврами на каменном полу, с фарфором и
хрусталем в шкафах, - открыл свой блокнот. Госпожа Судакова, что сидела напротив него,
улыбнулась. «Отец ее генералом у Наполеона был, - вспомнил сват. «Брат, старший, в Америке, и
семья его там. Полковником стал, в армии. А мы здесь..., - он оборвал себя и деловито покусал
карандаш: «Приступим, господин Судаков, госпожа Судакова». Он отпил чая: «Я еще Циону
запишу, в книжку мою. Четырнадцать лет девочке, года через два сватать можно».
Дверь заскрипела. Независимый голос сказал: «Это мы еще посмотрим, рав Коэн». Она была
высокая, в отца, тонкая. Темные, тяжелые волосы - заплетены в косы, серые, большие глаза
посмотрели на него. Рав Коэн вздохнул: «Красавица, конечно. Впрочем, сказано: «Обманчива
прелесть, и лжива краса, лишь женщина, боящаяся Господа, достойна похвал». Ох, молодежь,
молодежь. Еще и Ционой зовут, имя новое придумали. Рав Горовиц дочку свою четвертую -
Авиталь назвал. Впрочем, это, наверное, госпожа Горовиц постаралась. Он у нас известный
подкаблучник, да и что еще ждать от отца четырех дочерей. Женщины им вертят, как хотят. Всю
жизнь так было».
-Циона, - мягко попросил ее отец, - воды еще нам принеси, жарко.
-Молодежь, - извиняющимся тоном сказала госпожа Судакова, когда дочь ушла. «Продолжим, рав
Коэн, насчет Исаака нашего».
-Приданое, - зашуршал рав Коэн страницами своей книжки.
Сейчас он посмотрел на рава Горовица, - тот поглаживал темную, с проседью, красивую бороду.
Облизав пальцы, причмокнув, рав Коэн сказал: «Есть один юноша, рав Горовиц, из хорошей семьи.
Преуспевает в ешиве, двадцать один год ему. Пора и под хупу, как сказано: «Нехорошо человеку
жить одному».
-Нехорошо, рав Коэн, - в темных глазах рава Горовица забегали смешливые искорки. Он велел,
откинувшись на спинку обитого бархатом, уютного кресла: «Расскажите мне об этом юноше тогда.
Если моей внучке он по нраву придется, после Суккота можно и хупу ставить, зачем тянуть».
-Господин Судаков мне, то же самое говорил, - вспомнил рав Коэн. «Достойные люди, понимают,
что не след молодежи самим свадьбы играть. Знакомы они, не знакомы, по душе, не по душе - а
нам, сватам, тоже на что-то жить надо. Госпожа Бергер пятого ребенка ждет. Четверо мальчиков у
нее уже. Им тоже невесты понадобятся. Вот и хорошо, - сват не удержался, и, отломив еще кусок
пирога, начал говорить.
Проводив свата, Аарон усмехнулся. Взяв искусно вырезанную, розового дерева шкатулку, он
перебрал письма. Старшая дочь год назад вышла замуж, за епископа ван Милдера, и жила пока в
Лондоне. Рэйчел написала: «Уильяма, наверное, переведут куда-то на север, так что я вернусь в
родные места. Ева с мужем добрались до земли Ван Димена. Джон собирается отплыть с
капитаном Уэдделом - обследовать берега Ледяного Континента. Мальчику Сидонии уже два
годика, его назвали Питером, в честь деда».
-И у Теодора внук, наконец-то, - улыбнулся рав Горовиц. «Степан, как рава Судакова по-русски
звали. Ровесник Питеру маленькому. Хорошо, хорошо. Пусть дети растут, пусть здоровыми будут».
Он открыл дверь в сад и застыл на пороге. Жена сидела на скамейке под гранатовым деревом,
склонив изящную, укрытую платком голову, глядя на дочь, что заснула у нее на коленях.
Жемчужные, нежные щеки порозовели. Аарон вспомнил, как два года назад, тоже осенью, читал
Талмуд, здесь же, в саду. Он даже не услышал, как она прошла по траве, только почувствовал
дуновение ветра, вдохнул запах цветов. Подняв глаза, он замер.
-Ей пятый десяток, - отчего-то подумал тогда Аарон. «А больше тридцати никогда в жизни не
дашь». Ханеле была в простом, красивом, темно-синем платье, в таком же платке. Присев
поодаль, - он заметил блеск золотой цепочки медальона на укрытой глухим воротником, нежной
шее, - она улыбнулась. «Вот, - просто сказала женщина, - я и приехала, Аарон».
Дочку она оставила в Польше. «Хана взрослая девочка, - ласково усмехнулась Ханеле. «Она
справится, она такая, как я».
Через неделю они стояли под хупой, а в начале следующего лета родилась Авиталь -
темноволосая, с красивыми, тоже темными, отцовскими глазами. Аарон тогда, очень осторожно,
спросил: «Милая, а маленькая, она...»
Ханеле посмотрела на него дымными, серыми глазами и коротко покачала головой: «Нет, милый».
Он скрыл облегченный вздох. Жена, смешливо, добавила: «Ты ее под хупу поведешь, здесь, в
Иерусалиме. И я тоже, конечно».
-А потом? - не удержался Аарон. Ханеле, помолчав, ответила: «Я буду здесь столько, сколько надо,
милый».
Над головой жены, на ветвях гранатового дерева, ворковали голуби. Он тихо прошел к ним.
Полюбовавшись спящей дочкой, он взял руку жены: «С равом Коэном мы обо всем договорились.
Как Суккот пройдет, хупу поставим, а потом Моше в Цфат собирается, там урожай уже созрел. И
Динале рожать к тому времени, Элишева с Ционой с ним поедут, помогут ей. А мы с молодыми
останемся».
Птицы все пели, жена молчала. Ханеле, наконец, сказала: «Да, в Цфат». Она улыбнулась:
«Пойдем, маленькую уложу и обедать сядем. Сейчас Дина вернется, она у кого-то из твоих внучек
сегодня, - Ханеле поднесла к губам его руку. Пахло деревом, кончики пальцев были в
несмываемых пятнах чернил.
-Я тебя люблю, - тихо сказал Аарон, обнимая ее. «Люблю, а ведь даже не думал, что такое
возможно, в мои-то годы. Спасибо тебе, что ты приехала, милая». Жена, поцеловав его в щеку,
