или отнекивалась, если и отвечала, то односложно. Тогда Сергей прекратил блеянье и хранил молчание до тех пор, пока сама падчерица не созрела до беседы. Созрела, причем не до конца, после каждой фразы делала такие паузы, что заснуть можно.
— Сергей Палыч.
Прошло около полутора минут.
— Я, — подбодрил Акимов.
— Сегодня я работала.
— И я, — не стал отрицать он, посчитав про себя до шестидесяти.
— Да погодите! Слово не даете сказать!
Отчим послушно замолчал. Ольга, морща лоб, принялась излагать:
— Сначала закончила инвентаризацию. Приняла учебники. После уроков был совет отряда, прорабатывали сначала Маслова…
— За что?
— А то сами не знаете. Все торгует. Потом Иванову, потом Саньку Приходько, далее Светку…
— А ее-то за что? — не выдержал Акимов.
— Так получилось, не оставаться же ей без замечаний, — пояснила Оля, — выйдут перегибы и личные обиды: кто-то получил по два раза, а она — ни одного. Она, конечно, обиделась… Но когда все уже вышли из помещения, она так и осталась, надувшись, и начала выяснять отношения. Мне по сути нечего было сказать, а она еще, как назло, так долго, нудно болтает — я чуть не заснула. Даже, по-моему, в самом деле задремала, как только поняла, что установилась тишина.
— Замолчала то есть Светка.
— Да. Рот раскрыла и таращится в окно. Потом как вдруг невнятно заверещит «Держи!» — и бегом прочь. Я так ничего и не поняла, хотела за ней, но на столе карточки разложены и книги — побоялась. Но пока соображала, ее и след простыл.
— Что ж такого она в окно увидела?
— Так в том-то и дело, что я не поняла, — пояснила Оля, кривясь, — и Светка сама усвистала — я ее и не видела. Вот теперь, понимаете, иду домой и что-то свербит, как будто в глаз соринка попала. Знаете, что мне кажется?
— Нет, — чистосердечно признался отчим.
— А вот мне кажется, что вокруг школьного двора слонялась какая-то посторонняя тетка, которую раньше я лично ни разу не видела.
— Но в школе куча народу, и у каждого имеются мамы, тети, сестры, бабушки — ты же не хочешь сказать, что всех в лицо знаешь.
— Положим, не всех. Но приходят-то каждый раз одни и те же — это раз. И два: она вроде бы даже никого из ребят не ждала. Все, которых обычно забирают, уже разошлись, а она все маячит. Держится в стороне, но почему-то мне показалось, что она за кем-то наблюдает или следит.
— Начнем с того, что чужие дети вряд ли кому нужны — кроме цыган, но они не в счет. И это предрассудки, — поспешил добавить Акимов, — подкидышей знаешь сколько по городу — не счесть.
— А если просто пытается кого-то найти? — пристала Оля. — Или вдруг она скрывается от милиции и приходит хотя бы так с детьми увидеться?
У девицы-то ход мыслей — дай боже операм. Отмахнуться-то проще всего, списать все на воображение, чрезмерно богатое, — перечитала Оля своих английских историй, они мастера на такие штуки. Ну а положим, если не фантазии?..
— Как она выглядит?
Оля, хмуря черные брови, сосредоточилась:
— Ну как вам сказать, Сергей Палыч. Такая… высокая, худая, белесая вся. Глаза такие, — поставила пальцы очками, — и как бы запавшие, глубокие. У нее передние зубы выдавались, и еще плечо у нее, вот так, — Оля перекосилась.
Ай, ай… В голове зазвенел возмущенный Сонькин голосок: «Как же, дядя Сережа, вы — да и не знаете…» Вот и тощая, и белая, и вместо глаз дырки в голове, и зубы вперед, и перекошенная. Или снова отмахнуться, мол, совпадение?
Ольга продолжала что-то лепетать, и по ней было заметно, что вроде бы снова нашли на нее колебания — то ли рассказать, то ли снова промолчать. Вот ведь, говорят, что муж и жена — одна сатана, а эти двое, Коля с Олей, и без загса уже похожи, как два боба из стручка. И ладно бы перенимали друг от друга хорошее, но ведь учатся лишь плохому. Вот и падчерица научилась замалчивать то, что не нужно. Впрочем, это частности. Сейчас не об этом.
Мысли задвоились, потекли в разные стороны, и надо было принимать решение, но какое, если одно противоречит другому? Разумная часть серого вещества требовала уняться и не устраивать бури в стакане воды в отсутствие трупов, заявлений потерпевших и прочих формальных и полуформальных поводов. Судя по всему, надо заниматься именно тем, что капитан Сорокин именует активным ожиданием. А ведь это непросто. Вторая, неразумная часть, которой тесно было в голове, стучалась в виски: что ж ты сидишь, там, может, прямо сейчас детей убивают, а ты разлепешился, чаи гоняешь, когда даже Светка Приходько кого-то рвется спасать.
Кстати, тут выяснилось, что Оля рассказывает уже какую-то новую историю, причем как раз про Светку. Акимов обрадовался: сейчас станет понятно, при чем тут Приходько-младшая и ее решительный настрой ловить да держать. Рассказываемая история, впрочем, была невнятной и заканчивалась странно:
— …И вот, если бы не Анчутка, то невесть что могло случиться.
Сергей попросил объяснить, что все это значит. Ольга обиделась:
— Вы что же, меня не слушали? Я ж вам объясняю…
И снова повторила свое повествование о том, что Светка своими руками вручила коляску с чужим ребенком совершенно незнакомой гражданке, которая сообщила нечто невнятное и даже не назвала имен, не сделала вообще ничего, что могло бы вызвать доверие к ней и к ее словам.
И в самом деле, не подоспей Анчутка вовремя — могло случиться непоправимое (Яшка — да вовремя. Вот это хохма!). Дослушав до конца, Сергей уточнил:
— Узнала она эту бабу?
— Я не спрашивала, — призналась Оля, — я ее не видела с тех пор…
— Кого не видела? Сидите так рядком, ладком.
Они не заметили, как вошла Вера Владимировна. Сергей поспешил помочь жене снять пальто и ботики. Супруга стряхнула дождинки с платка, с пышных волос, с ресниц, глянула лучистыми, теплыми карими глазами:
— А чем сегодня кормят?
Оля сорвалась с места, помчалась помогать накрывать на стол, и, пользуясь случаем, Сергей заодно и уточнил кратко, вполголоса:
— Светка догнала эту женщину?
Понятливая падчерица таким же образом ответствовала:
— Нет. Говорит, как сквозь землю провалилась. Но вы помните, что я ее видела…
В это время вошла соседка, поздоровалась, мазнула влажным взглядом — Ольга отвлеклась, чтобы усмехнуться: с тех пор как Палыч начал кулинарничать, кухня стала намного многолюднее, чем раньше, и запестрила разнообразными женскими нарядами. Ничего не поделаешь, добрососедские отношения — это святое дело, но глазки построить рукастому, непьющему и чужому мужику
