— Я думала, их в строительстве используют.
— В живописи тоже, — продолжаю дальше размешивать цвета, наливаю в стаканчики лак, масло и растворитель. Замечаю, как Ева морщит носик. Да, запахи не из приятных, но я уже привык.
— Как?
— Научить?
Она на некоторое время задумчиво смотрит на холст, на размешанные краски. И на меня. Останавливается. Надолго. В медовых глазах появляются маленькие блестящие крапинки. Проходит целая вечность, прежде чем полные губки весело произносят:
— А давай!
— Смотри, — подвигаю ее ближе к холсту и встаю сзади. Она берет в руку мастихин, а я сжимаю ее кисть сверху. — Сначала проводишь длинный мазок, — набрав краску на мастихин, плавно двигаемся вместе с ее рукой, — затем растушевываешь легкими штрихами. Вот так.
И мы штрихуем. Из стороны в сторону. Медленно, как по мне, зато движения уверенные. У нее. Не у меня.
Ее тело вплотную к моему, плавно опускающийся воздух из ее губ чувствуется у меня на предплечье, а биение сердца — в моем. И это странно. Необычно. Но гармонично. Словно так и должно быть. Никак иначе.
— Видишь? Теперь вот так, — провожу линию ее рукой, пытаясь загнать дурацкие мысли куда подальше. — Теперь снова мазки.
— Из меня получится никчемный художник, — говорит она серьезно-грустным голосом.
— Ты еще не видела, как я в детстве рисовал. Мама называла эти картины вырви глаз. Можно научиться рисовать, главное усидчивость и целеустремленность.
— У меня ни того, ни другого нет. Знаешь, мои «шедевры» мы назовем рукалицо.
Теперь смеемся вместе. Нет, не из-за шутки. Из-за ее правдивости. У нас и правда получилось хрен знает что. Честно. Моя рука дрожала, ее тоже. Мастихин все еще в нашей хватке. Не такой крепкой, как необходимо, но все же. Это не имеет никакого значения. Не сейчас.
Мы стоим рядом друг с другом. Согреваемся теплом наших тел. Наших душ.
От ночного кошмара у Евы, видимо, не осталось и следа. Ее тонкая маечка почти ничего не скрывала. Лямки тонкие, длина короткая, хорошо, что выреза нет. Кожа совсем бледная. Прозрачная. Рисунок вен хорошо виден. Кожа ее горит. Пламенем. И мои пальцы на ее плечах горят.
Что со мной? Что происходит? Почему это вообще происходит? И как это понять? Не знаю. Все очень сложно. Но так должно быть. Так надо. И я не хочу отходить от нее. Отстраняться. Не хочу чувствовать на ее месте пустоту.
Интересно, что она сейчас испытывает? То же самое, что и я? То же волнение? Тот же странный миг, который боишься разрушить.
Или отвращение…
Нет! Если бы дело было в отвращении, то вряд ли бы она прижималась своей аккуратной, чуть вздернутой попкой к моему паху. Она бы ушла и больше не вернулась бы.
Все изменилось в один миг. Начиная со слов Эдгара, заканчивая этими мгновениями, длящимися вечность. Передо мной стоит не та оборванка из интерната, а молодая девушка. Привлекательная. Со своим шармом. С вишневым ароматом волос. Кожи. Со стройными ногами. И красивыми.
Блядь! Зачем я смотрю на них? Почему смотрю вниз, на ее ноги? Длинные. Худенькие. Мурашками покрыты. С моего ракурса не особо разглядишь, но мне нравятся. Эти ножки нравятся. Кукольные. И она кукольная. Внешне.
Но что скрывается внутри — неизвестно.
— Я, наверное, пойду спать, — говорит она тихо. С придыханием. И оно снова падает мне на предплечье.
Мгновение исчезает, испаряется, когда девчонка, небрежно бросив мастихин на стол с красками, убегает из мастерской. А я остаюсь один на один с наброском неизвестной нам обоим абстракции и со стояком. Нет, серьезно, по-другому и не скажешь. Картина маслом, блядь! Всю жизнь мечтал!
Но только в этом взъерошенном состоянии приходит понимание произошедшего. Того, что могло бы случиться, но не случилось. Того, через какую черту я мог бы переступить. О чем думал. А мысли мои казались не самыми радужными. Для нее.
Ошибка. Все это колоссальная ошибка. Случайность. Просто у меня давно не было женщины, вот и все.
Долго пытался вспомнить, когда же у меня в последний раз был нормальный секс? В Америке со случайной девчонкой из клуба. Все. Анжела пыталась однажды снова оказать мне «услугу», но тут уже я отказался сам. И сейчас могу понять почему. Не та. Не в ту хотел бы войти. Не стоит. А вот на Еву…
Ну нет! Ситуацию надо спасать!
«Нужно доделать картину. Завтра в три», — отправляю сообщение Анжеле. Пора все-таки воспользоваться ее талантом, пока не натворил дел.
Глава 16. Ты-мое все
«И вдруг внутри тебя словно что-то щелкает. И ты понимаешь, что с этого момента все изменится. Все уже изменилось» (с) Марио Касас «Три метра над уровнем неба».
— Что это было? — никак не выходит вопрос из головы.
И ответ на него один и тот же.
Не знаю.
Не могу полностью осознать, что произошло между нами. Когда игра стала реальностью, и когда мы из двух незнакомых людей стали так близки. Не только духовно, но и физически. Когда хотелось расправить плечи, чтобы грудь казалась больше, выпрямить спину.
Когда внутри все сводило спазмом, стоило его легкому дыханию опуститься мне на плечи…
Но я не хотела уходить. Не хотела лишаться его тепла. Его рук. Его кожи. Чуть загорелой, с маленькими темно-коричневыми пятнышками. Некоторые размазанные, а некоторые приклеились намертво. Сотрутся, наверное. Хотя на фоне татуировок этого не особо заметно.
Меня мало обнимали. Ни в доме малютки, ни в детдоме, ни в интернате, где в итоге я осталась навсегда, нам мало уделяли внимания. Воспитатель один, а детей много. Бред, на самом деле. Просто эти самые воспитатели не желали связываться с нами.
Тетя Галя была исключением, но это тепло все равно было мимолетным. Незаметным. Ведь помимо меня были еще воспитанники.
Олег обнимал особенно. Сначала мимолетно, как более зрелый человек, готовый направить твою энергию в нужное русло, затем как друг, когда мне было очень плохо.
Теперь
