Ничего человеческого
Слоан
Четыре месяца спустя…
– Черт возьми! Неужели я опоздала и ты успел его прикончить?
Пыля кроссовками, я со всех ног несусь к Роуэну по разбитой тропинке. Он стоит, скрестив на груди руки, и футболка облегает напряженные мускулы. При моем появлении у него в глазах вспыхивает тревожный огонек, но потом Роуэн отворачивается и смотрит вдаль, за поросшие травой холмы.
– Нет. Не успел.
– Почему тогда здесь стоишь?
– Пытаюсь настроиться.
Встав наконец рядом, я гляжу, на что он так внимательно уставился.
– Ух ты… просто… Ужас какой-то!
Перед нами типичный фермерский дом на пологом холме, заметно пострадавший от времени: с прогнившей крышей и выгоревшими на солнце стенами. Окна на втором этаже разбиты и заколочены. В правой части крыши дыра, разинутой пастью взывающая к небу и зовущая грозу, которая темнеет на горизонте. На крытой веранде разбросаны сломанные стулья и коробки, канистры из-под топлива и инструменты; по обе стороны от дорожки, ведущей к закрытой входной двери, валяется всякий хлам.
– До чего… уютное местечко, – вырывается у меня.
Роуэн задумчиво хмыкает.
– Если под «уютным» ты имеешь в виду «кошмарное», я согласен.
– Уверен, что нужный нам тип внутри?
Из дома доносятся маниакальный смех и пронзительный мужской вопль, а еще рычание включенной бензопилы.
– Еще как уверен!
Безумный смех, рев бензопилы и крики становятся громче; воздух словно заметно тяжелеет. Сердце невольно ускоряется, а в ушах начинает шуметь кровь.
– Мы можем уйти. Я видел по дороге неплохой бар, – невозмутимо предлагает Роуэн, как будто не замечая творящейся рядом жути. – Так ведь поступают нормальные люди, да? Идут в бар и пьют пиво.
– Ага…
В глубине души мне кажется, что это мудрая идея, но я не могу не замечать волнения, которое накачивает сердце адреналином. Харви Мид – настоящая тварь, чудовище, и я хочу его убить. Пригвоздить к доскам этого дома ужасов и вырезать глаза, зная, что именно моя рука не позволит ему отнять новую жизнь. Я хочу, чтобы он на себе прочувствовал все, что испытали его жертвы.
Хочу, чтобы он страдал!
Тяжело вздохнув, Роуэн бросает на меня взгляд.
– Пива мы сегодня не попьем, верно?
– Обязательно попьем. Только потом.
Новый отчаянный крик пронзает воздух, спугнув в жидкой рощице слева от тропинки воронью стаю и одинокого стервятника. Падальщики улетают не слишком далеко, видимо, зная, что шум в доме предвещает скорую трапезу.
Бензопила ревет все громче, а крики становится слабее. В них слышатся мука и безнадежность. Это уже не мольбы о пощаде, а выплеск боли, банальные рефлексы. В них нет ничего человеческого, только животные инстинкты существа, которого живьем режут на части.
Маниакальный смех Харви Мида затих. Крики жертвы звучат все глуше и глуше, пока не смолкают совсем. Бензопила по-прежнему гудит, то мощнее, то слабее; наконец замолкает и она.
Наступает тишина.
– Новое правило, – говорю я.
На щеках Роуэна красные пятна, синие глаза горят ярким пламенем. Губы сжаты в тонкую линию, между бровей пролегла глубокая складка.
– Если поймаешь нашу добычу первым, я имею право забрать трофей.
Он скупо кивает. Мужское тепло и запах – шалфей, перец и лимон – окутывают меня мягкой вуалью.
– Но только один, – говорит он, и голос звучит непривычно хрипло и резко.
У меня перехватывает дыхание: Роуэн поднимает руку к моему лицу и проводит большим пальцем по ресницам. Я закрываю глаза, остро чувствуя все, что меня окружает. И тишину фермерского дома. И запах мужской кожи. И нежные касания. И стук моего сердца.
– Только один, – повторяет Роуэн, убирая руку.
Открыв глаза, я вижу, что он смотрит мне на губы.
Чуть слышно удается прошептать:
– Что «один»?
– Только один глаз.
Роуэн поворачивается к полуразваленной ферме.
– Я хочу, чтобы он помучился, но при этом видел все, что с ним делают.
Я киваю. Вспышка молнии освещает небо, черное от надвигающейся бури; спустя мгновение раздается раскат грома.
– Неважно, кто победит, – главное, сделать правильно.
Сняв с пояса нож, я шагаю в сторону дома, однако Роуэн останавливает меня легким касанием к предплечью, отчего тело пробивает током, и я застываю на месте. Наши взгляды скрещиваются. Никто и никогда не смотрел на меня с такой тревогой и страхом.
И боялся при этом не меня, а ЗА меня.
– Будь осторожна. Я… – Покосившись в сторону дома, Роуэн словно теряет мысль от внезапного порыва ветра. Он качает головой, опускает взгляд на мои пыльные кроссовки и опять смотрит в лицо. – Этот парень – настоящий здоровяк. И, скорее всего, взбудоражен. Не рискуй понапрасну.
Я чуть заметно улыбаюсь, но Роуэна этим не успокаиваю. Снова долгий взгляд. Затаенное дыхание. Сумбурно стучащее сердце и вспышка молнии.
Развернувшись, я иду вперед, слыша за спиной мужские шаги.
Дорожка к дому Харви Мида вьется между холмами и выходит на заросший сорняками двор. Справа неглубокий овраг с кустарником и мелким ручьем, который под августовским солнцем высох до тонкой струйки. Между домом и оврагом разбит небольшой огород; его окружает проволочная сетка, увешанная подвесками из битого стекла, чтобы отпугивать птиц. Сзади и слева хозяйственные постройки: курятник, старая мастерская с плоской крышей, сарай, который зловещей крепостью стоит на пути несущейся в нашу стороны грозы. Между стволами ясеней и пустынных ив торчат остовы искореженных ржавых автомобилей.
Я останавливаюсь на самом краю двора. Роуэн встает рядом.
– До чего симпатичный пейзаж, – шепчу я.
– Вблизи еще краше. Кукольные головы придают особый колорит, – чуть слышно произносит он в ответ, кивком указывая на останки старой куклы пятидесятых годов, уставившейся на нас с крыльца бездушными черными глазами.
– Я заберу ее, если… – Подавшись вперед и прищурившись, я смотрю на клочок серого меха, торчащий из-под кресла-качалки. – Это что… опоссум?!
– Или кошка.
Я поворачиваюсь к Роуэну и вскидываю перед собой кулак.
– Слоан…
– «Камень, ножницы, бумага». Проигравший заходит через дверь, – говорю я, ехидно ухмыляясь.
Роуэн долго смотрит на меня, с покорным вздохом качает головой и тоже поднимает руку.
Безмолвно отсчитав нужное количество раз, мы раскрываем ладони: мои «ножницы» проигрывают «камню» Роуэна. Он хмурится и шипит, хватая меня за руку:
– Два раза из трех!
– Хочешь проиграть? Нет уж, спасибо. Иди к задней двери и радуйся своей форе, чудик.
Улыбнувшись, я морщу нос, словно не испытываю ни малейшего волнения, хотя Роуэн наверняка чувствует, как под его ладонью частит мой пульс.
Высвободив руку, я иду не оглядываясь, думая лишь о том, как подняться по ступенькам живой. В груди печет от желания вернуться к Роуэну и охотиться с ним бок о бок; с трудом себя
