глубоко неприемлем. Это выразилось в его враждебности и недоверчивом отношении к думским аграрным реформам. После того, как третья Дума законом от 14 июня 1910 г. привела их в надлежащий вид, брат Столыпина, Аркадий, опубликовал статью, в которой восторженно говорилось о том, что этот закон «санкционировал указ, который возвестил для экономического положения России начало эпохи, сходной с той, которую утвердили в стране [законы от отмене крепостного права]»[374]. В связи с этим Николай написал Столыпину довольно резкое письмо с выражением своего недовольства. Отметив пассаж об указе, он с явным раздражением спросил: «Хочет ли он сказать, что оба акта вышли из императорской Думы?»[375]
Кадеты питали сходное отвращение к сотрудничеству с властью в интересах законодательства. До громкой победы на выборах в начале 1906 г. кадеты были настроены на серьезную законодательную работу в будущей Думе, но триумфальный успех вызвал, по словам одного наблюдателя, «опьянение успехом»[376] – любопытное предвосхищение знаменитого сталинского лозунга «головокружение от успехов». Видимо, партия поверила, что революция, начавшаяся в 1905 г., все еще продолжается, а потому «нужно придать партийной программ побольше радикализма и тем самым упрочить позиции в среде избирателей, голосующих за крайние партии»[377]. Они осудили Основные государственные законы, потребовали радикального увеличения полномочий Думы и всячески выражали свое нежелание идти на компромиссы, будучи явно уверенными в том, что при любом столкновении революционное воодушевление народа заставит правительство отступить[378].
О том, до какой степени кадеты были преисполнены наступательного духа, свидетельствует энтузиазм Петра Струве – одного из самых уравновешенных людей в партии – в отношении «проекта 42‐х». До этого Струве, человек острого и независимого ума, занимался проблемами российского сельского хозяйства и доказывал, что дело не в недостатке земли (малоземелье), а в перенаселенности села. Может показаться, что разницы почти никакой, потому что речь идет о той же дроби (земля/население), но его подход радикально отличался от взгляда тех, кто не уставал говорить о малоземелье. Он обратил внимание на низкую производительность труда и отсутствие мобильности трудовых ресурсов, утверждая, что община искусственно держит людей в деревне, далеко от растущей промышленности[379]. Но победа на выборах в первую Думу настолько накалила страсти, что даже Струве одобрил «проект 42‐х», заявив, что в случае его реализации он бы «гордился тем, что принадлежал к партии, которая осуществила этот проект»[380].
Естественно, что кадетское «опьянение успехом» быстро испарилось, когда разгон первой Думы царем не вызвал широкого народного возмущения, а их фракция во второй Думе оказалась куда более скромной. Но даже тогда, на пути к разгону второй Думы и к «государственному перевороту» 3 июня 1907 г., кадетское большинство обвинило в предательстве четырех умеренных членов партии (включая и Струве), которым хватило смелости встретиться со Столыпиным, чтобы обсудить вопрос о выходе из тупика в отношениях между Думой и правительством[381]. Таким образом, хотя определенную роль в злоключениях конституционализма в России – в разгонах Думы, в использовании ст. 87 и в одностороннем изменении закона о выборах – явно сыграл аграрный вопрос, все эти поражения конституционализма были фактически неизбежны по причине более глубокого раскола в обществе. Царь и дворянство были не готовы делиться привилегиями, и не было силы, которая могла бы их к этому принудить.
Использование ст. 87
Поскольку центральным пунктом возражений кадетов было использование правительством ст. 87, стоит рассмотреть вопрос о том, насколько обоснованы были действия правительства. Текст закона позволяет использовать эту статью только в «чрезвычайных обстоятельствах»: «Во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней на рассмотрение Государю Императору непосредственно»[382].
Можно ли считать «чрезвычайными» обстоятельства, сложившиеся перед изданием указа в ноябре 1906 г.? Столыпин доказывал, что надвигающееся прекращение выкупных платежей создало своего рода чрезвычайную ситуацию. Выступая в Думе 15 марта 1910 г., он заявил, что вследствие окончания платежей начинает действовать положение – ст. 12 Общего положения о крестьянах, – которое может вызвать беспорядки[383]. Но непонятно, каким образом соединение окончания выкупных платежей и ст. 12 могло создать хоть какие‐то проблемы, не говоря уж о чрезвычайном положении. Ст. 12 просто устанавливает, что, когда крестьяне с согласия помещиков приобретут в собственность «полевые земли и другие угодья», «все обязательные поземельные отношения между помещиками и означенными крестьянами» прекращаются, т. е. у помещика больше не будет никаких прав на эти земли. Далее, если закон от 14 декабря 1893 г. и ст. 165 Закона о выкупе земли крестьянами прочитать так, как это предложено в главе 2, получается, что прекращение выкупных платежей дает крестьянам возможность воспользоваться своим правом выхода из общины. Разумеется, отсутствие четких процедур выхода требовало принятия административных мер, идущих в том же направлении, что и указ от 9 ноября 1906 г. Если бы такие меры просто обеспечивали реализацию права крестьян на выход из общины, не возникло бы никаких юридических препятствий для того, чтобы их самостоятельно предприняла исполнительная власть. Но существовало расхождение в толковании ст. 165 и закона от 14 декабря 1893 г.[384], правительству предстояло проявить твердость, и могли счесть, что это образует «чрезвычайную ситуацию». В том, чтобы издать указ, а не ограничиться истолкованием существовавшего закона, мог быть и политический смысл: выпуская указ, правительство не только проявляло заботу о положении крестьян, но и делало это заметным образом. Как бы то ни было, поскольку состав Думы исключал одобрение законодателей, Столыпину в любом случае пришлось бы заплатить высокую политическую цену: либо настаивать на своем толковании двусмысленных законов, либо для преодоления сопротивления законодателей использовать ст. 87.
Даже если согласиться с «чрезвычайными обстоятельствами», все равно остается вопрос: прекратил ли действие указ – или должен ли он был прекратить действие при здравом истолковании ст. 87 – после того, как вторая Дума не утвердила его и не приняла никакого соответствующего решения. Ст. 87 предусматривает прекращение действия мер, принятых в соответствии с ней: «Действие такой меры прекращается, если подлежащим министром или главноуправляющим отдельною частью не будет внесен в Государственную Думу в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы, соответствующий принятой мере законопроект, или его не примут Государственная Дума или Государственный Совет»[385].
Статья не предусматривает случая, когда соответствующий законопроект внесен в Думу в надлежащий срок, но потом лежит там без движения более двух месяцев. Поскольку он не был отклонен Думой, вроде бы ясно, что это не должно означать, что он прекратил свое действие. Но представим,
