— Хм, - усмехнулось небо, - а ты что мне скажешь?
— Я? – растерялся человек, смерть брата он никогда не представлял такой, какой её увидел, - Я убил своего брата? А как это?
— Теперь не важно, - громогласно заявило небо, - кровь брата твоего, не приняла земля, которую ты возделывал. Теперь у тебя нет земли.
— Но я не... - растерянно лепетал человек.
— А кто хотел, - перебило небо. – Ты не хотел, земля не хочет, я не собирался. Но! Овцы-то и Бараны сказали!
— Что же Овцы, Господин мой!? - Каин поднялся на колени и заплакал. – Что же мне делать?
— Ты думаешь только о себе, - возмутилось небо. – Овцы предназначались мне в жертву. Кто теперь будет их пасти для меня? Кто будет ножом для жертвоприношений вспарывать им горло? Ты?
Каин молчал.
— В общем, пошёл прочь с земли моей.
— Куда же, господин? – взмолился Каин.
— А мне какое дело. Устал я от вас, от людей. Давай – ветер порывом ударил в спину Каина. – Пошёл прочь.
Каин встал, и, склоняя голову, направился к горизонту. Он шёл и думал, что не попрощался с матерью и отцом. Так тому и быть, решил человек, боясь навлечь гнев господина на своих родителей. Никогда они более не свидятся.
Человек не знал, что для него хуже сейчас: гнев господина, смерть, или одиночество. Ведь теперь у него никого нет, да и он, вряд ли для кого теперь существует. Что теперь? Что дальше?
***
Я направился домой. В поезде метро, у противоположной от меня двери вагона, стояла девушка, и печально смотрела в черноту подземки. Где, извиваясь и обгоняя, друг друга, проносились в темноте толстые канаты электрических проводов. По которым, если верить физикам, с не меньшей прытью, мчались электроны, источая энергию, в свою очередь, движущую наш поезд. Девушка грустила. Тонкие пальцы, чернила, отчего-то, на безымянном. В спешке, небрежно сделанный маникюр. Тушь комочками на длинных ресницах. Может быть, она тоже проживает чужую жизнь? Я чуть было не встал с места, не подошёл к ней спросить её имя. Но, к счастью, а может, и совсем некстати, девушка вышла на остановке, так и не посмотрев в мою сторону.
В метро жизнь как бы останавливается. Снаружи, все проносятся мимо, не замечая друг друга, а здесь замирают и начинают неспешно вглядываться по сторонам на себе подобных. Иногда мне кажется, что только в вагоне подземки можно почувствовать себя среди людей.
Перед подъездом своего дома я вновь получил удар снежком в спину. Интересно, что думают родители о своих детях, бросающих в прохожих снежки. Что они им говорят? Какие сказки читают на ночь?
Ключ мне не понадобился. Дверь была открыта. Войдя в прихожую, я услышал голоса. Смысл речи был неразличим. Но вот голоса. Один – моей жены. Другой – тоже очень знакомый голос, но его владельца в настоящей реальности я не встречал. Снимая с себя верхнюю одежду, я готовился к очередным сюрпризам. С обуви натекло много талой воды. Пройдя в ванную, я взял швабру и, вернувшись, долго растирал маленькую, грязноватую лужицу, пытаясь прислушаться к разговору.
— Вот он, пришёл, - гневно говорила Евгения.
Собеседница, а это была собеседница, произнесла в ответ что-то неразличимое, видимо подначивая бурю.
Плохо дело, подумал я. Молча отнёс швабру на место, отжал в ведро, вылил содержимое в унитаз. Ополоснул. Стоя перед зеркалом, тщательно, раза три намылил руки. Не потому, что боялся микробов, а для того, что бы подумать, как вести себя дальше.
— Щенок, - тихо шептал я в тёмную глубину себя.
— Да здесь я, здесь, - лениво ответил он. - И даже понимаю, чего хочешь. Ты, главное, не бойся. Ты всех здесь знаешь, - потом задумался. - Хотя, я бы сказал, внешне знаешь. Но, вполне может быть, те черты, которые ты не замечал там, в прошлом, здесь, в настоящем более яркие. В общем, расслабься. Не в первый и не в последний раз удивляешься.
Полотенце для рук было влажным. Подойдя к двери, я прислушался вновь. Женщины говорили вполголоса.
— И что же мне делать? - спрашивала Женя. - Как поступить дальше?
— Ну, дорогая, мы уже об этом говорили. Только смерть, - и выдержав театральную паузу, - избавит тебя от дальнейшего грехопадения. Смерть, - вновь пауза, - спасительна по своей сути, - отвечал голос.
Смерть? Пронеслось у меня в голове. Меня хотят убить. Интересный поворот. За что?
— Да кому ты нужен! - рявкнул щенок, - Давай послушаем более внимательно.
— Ты хочешь сказать, - опять заговорила Женя, - я стану чистой, потому что не смогу больше грешить? Мне нужно умереть, и тогда всё станет на свои места, боль пройдёт, всё станет по-новому?
Что за идиотизм?!
— Да нет, - мягко убеждал голос, - ты не понимаешь. Пройдёт абсолютно всё. То, что будет дальше, не имеет названия. Не является ни новым, ни старым. Не станет греха. Жизнь, такая, как она есть - это грех. Борясь с грехом, ты становишься праведной в момент смерти. Главное - не ждать её, смерти, безропотно. Господь требует от нас жертвы во имя его. Жертвы, которая принесёт очищение.
— Но зачем мне быть чистой и безгрешной? Ведь ты сказала, что ничего дальше, за пределами смерти не существует.
— Тебе не нужно дальше. Тебе нужно лишь мгновение смерти. Мы все живём лишь ради такого мгновения. Мы возвращаем себя Господу и растворяемся в нём. Главное, чтобы мы сами выбрали путь очищения. А он один. Когда Авель жертвовал господу ягнят, он тем самым готовил себя к самой великой жертве - к собственному закланию. Он готовился сам лечь на алтарь, - убеждал второй голос, - и если бы не Каин…
— А разве самоубийство не грех? - робко спрашивала Женя.
— Грех - самоубийство от отчаяния. Принести же себя в жертву - значит заслужить жизнь в Боге, - проповедовал голос.
Ну, хватит! Я с силой толкнул дверь в гостиную комнату.
Ещё за мгновение, как двери отворились, у меня не было сомнений, кому принадлежит второй вокал.
— Наташа! - прикрикнул я на женщину, - Что ты тут делаешь?!
Испугавшись моего появления, женщины вздрогнули и одновременно посмотрели в мою сторону. Наталья быстро взяла себя в руки:
— Во-первых, я не Наташа, как вы меня обозначили, а Наталья Николаевна. По крайней мере, для вас. Откуда вы меня вообще знаете? А во-вторых…
Я охватил картину целиком. Женя сидела на диване, поджав ноги. Наташа сидела в кресле напротив.
Теперь я понял, разглядывая двух женщин, как они были непохожи! И только моё воображение породило их сходство. Схожесть былого и схожесть настоящего. Так бывает, когда что-то внутри гнетёт и не даёт покоя. Когда кто-то занозой сидит в душе. Тогда, вдруг, встречается в жизни человек, привносящий ощущение давнего с ним знакомства. И всё в нём кажется знакомым: тембр и интонация голоса, черты лица, запах, походка - всё. Вспоминаешь всё время, кого же он так напоминает из твоей жизни? Оказывается - переживания, постоянно царапающие твоё сердце чувством горькой вины.
Так было и с моими женщинами.
Между ними сейчас стоял журнальный столик, на котором, словно рекламные проспекты, были разбросаны брошюры. Краем глаза я прочёл несколько названий: «Жизнь во грехе», «Авель - дорога истины», «Выбери свой путь»... Брошюры были в мягком глянцевом переплёте с яркими белыми звёздными точками на чёрном фоне. Я машинально пересчитал их, насчитав семь штук.
— Можно поинтересоваться, - подошёл я к столу и протянул руку к одной из книжиц, так и не попытавшись узнать, что же, по мнению Натальи Николаевны, было во-вторых.
— Не тронь! - закричала она и схватила меня за запястье.
Освобождаясь из её довольно болезненной и крепкой хватки, на предплечье женщины я заметил рубцы.
— Жень, - обратился я к супруге, не обращая внимания на Наталью Николаевну, и в то же время опасаясь, что наигранность моего поведения будет заметна. - Кто это?
Та в ответ лишь пожала плечами и вопросительно посмотрела на Наташу.
— Он грязен! - закричала Наталья, словно оправдываясь, - Он никчёмный мужчина! - вопила она, выдавливая фразу, словно самое скверное ругательство. - От таких одни несчастья!
Женя многозначительно перевела на меня взгляд, словно отвечая: Вот видишь, ничего не могу для тебя сделать .
Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть.
— А твой Авель, - снова обратился я к проповеднице, но уже без попытки действия, - он разве не мужского рода?
— Не сметь! - закричала она. - Не трогать своим грязным языком святого имени!
— А Ева, - продолжал я, испытывая подобие удовольствия от роли главного раздражителя, - разве она не из ребра мужчины?
— Есть женщины по образу и подобию Господа, а не от костей Адамовых!
— Есть, - согласился я, - вы, наверное, себя считаете такой? Вы тоже по образу и подобию? Но причём тогда Авель?
— Мужлан! - закричала она. - Авель перерос свою мать. Авель был избранным.
Меня раздражала такая дискуссия. Большей нелепости я не слышал.
— Вы из какой секты, простите? Что-то вроде убей себя и оставь нам квартиру, уроды? - как можно мягче сказал я.
