Все сходятся на том, что Амабль Дюфрен, кото
рый вскоре станет председателем гражданского
трибунала Лилля, — человек порядка.
Мишель Шарль сам говорил, что этот тревож
ный год был для него временем отдыха. Он зани
мался тем, что разбирал записи и расставлял
сувениры, привезенные из путешествия. Если бы
надо было приукрасить деда, я бы хотела, чтобы
несправедливости, творимые в тот момент правы
ми, возмущали его сильнее. Тем не менее в эпоху,
когда каждый лжет или болтает чепуху, когда вы
бирать приходится между стражами порядка, не
знающими ни жалости, ни сострадания, зачерст
вевшими в показной нравственности, и идеолога
ми, чьи ошибки и просчеты ведут к диктатуре,
между сытыми волками и голодными баранами,
молодой человек, забавляющийся тем, что из ку-
189
сков старинного мрамора мастерит пресс-папье,
возможно, смотрит на вещи реалистично.
Тем не менее он был очень доволен, когда в
декабре 1 8 4 9 года вновь вернулся к прежним
обязанностям. Отец на сей раз ничего не сказал:
он был очень плох. Примерно в это же время Ми
шелю Шарлю предлагают супрефектуру в Азбру-
ке, от которой он отказывается, потому что
считает Лилль лучшим местом деятельности и по
тому что весьма решительно ухаживает за маде
муазель Ноэми. Он женится на ней в сентябре
1 8 5 1 года. Шарль Огюстен умер за год с неболь
шим до свадьбы.
* * *
Это была не грандиозная свадьба, это была да
же не прекрасная свадьба. Это была очень хоро
шая свадьба. В данном случае я сужу, разумеется,
с точки зрения публики. Иные старики порассуж
дали, конечно, подобно Шарлю Огюстену, о со
стояниях, приносящих несчастье: они несли вздор.
Рен, которая давно у ж е вела обычные переговоры
с родителями невесты и нотариусами, вернулась в
Байёль с дочерьми, счастливая тем, что хорошо
послужила сыну. Не станем спорить, поднялся он
или спустился по социальной лестнице, ибо систе
ма каст в Европе столь же сложна, как и в Индии.
Во всяком случае, выбор был сделан. В двадцать
девять лет Мишель Шарль переживает тот период
в жизни, когда возможности человека, поначалу
190
казавшиеся бесконечными, сводятся к двум-трем.
Все, что будет потом, решается именно сейчас.
Пока Мишель Шарль совершенно доволен мо
лодой женой, уважением, которым он пользуется
в обществе, своим достатком. Не будучи честолю
бивым и отличаясь этим от матери, он довольству
ется тем, что прилежно выполняет свои обязанности,
состоящие в том, чтобы разрешать все департамент
ские жалобы. Лилль по сравнению с сонливым Бай-
ёлем кажется большим городом, и он гордится тем,
что занимает здесь видное положение. Мишель
Шарль снова носит прежнее имя, которое семье
вернули по официальному декрету, он с некото¬
рой наивностью называет это имя «дворянским»,
скажем точнее, оно обозначает принадлежащие
ему земли и звучит на французский лад. Он отка
зался от устаревшего титула шевалье («Я не ношу
его, ибо это не принято») *, звучащего теперь не
солидно и легкомысленно и, конечно же, не под
ходящего серьезному мужу Ноэми, тогда как
юноша, совершавший путешествие по Европе, мог
бы на худой конец так называться. Шевалье де
Лоррен *, шевалье д'Эон *, шевалье де Ла Барр *,
шевалье де Сенгальт *, шевалье де Валуа *, шевалье
де Туш *... Шевалье Кленверк звучало бы не так
уж плохо.
Амабль Дюфрен записал особняк по улице Ма
ре, 26, на имя Ноэми, дом переходит затем во
владение зятя. Амаблю принадлежат также дома
под номерами 24 и 26 бис, кажется, какую-то
часть владений он занимает сам, сдавая остальное
внаем одному из сослуживцев. Две первые зимы
191
в моей жизни я провела именно в доме 2 6 по ули
це Маре: мои кости, должно быть, до сих пор хра
нят воспоминания о тепле его печей. Маленькой
девочкой я возвращалась туда дважды или триж
ды, чтобы навестить бабушку — либо весной, до
ее переезда на Мон-Нуар, либо при наступлении
первых холодов, когда она переселялась в город.
Я смутно ощущала атмосферу заброшенности, ца
рившую в доме старой дамы, больше не принимав
шей гостей. В глубинах моей памяти я отыскиваю
воспоминания о ступеньках мраморной лестницы,
изгибающихся перилах, о высоких деревьях в
просторном саду, о сводчатой галерее, которая
должна была напоминать Мишелю Шарлю рим
ские портики XVIII века. Эти серые, холоднова
тые особняки, вытянувшиеся как по линейке,
построенные во времена французских интендан
тов и сменившие в Лилле старые дома с резными
позолоченными коньками крыш, творения масте
ров эпохи герцогов Бургундских, тоже хранят
свои секреты. По преданию, особняк на улице
Маре до того, как перейти в руки господина де
Рувруа, был роскошным обиталищем некоего от
купщика, который поселял там оперных хористок.
Примерно году в 1913-м, после смерти Ноэми,
дядя, унаследовавший дом 26, обнаружил на ант
ресолях несколько потайных комнат, куда свет
проникал сквозь почти невидимые окна, там стоял
затхлый запах и хранились предметы несколько
сомнительного свойства. Костюмы времени Дю
Барри висели в стенных шкафах: шелк и тафта,
ситец в цветочек и блестящий шелк в полоску. Те,
192
кто носили эти платья, должно быть, восхититель
но терялись под деревьями в саду. Из ящика из
влекли эротические книги и эстампы: дядя,
человек суровый, велел все это сжечь.
Когда я проезжала через Лилль в 1 9 5 6 году,
на месте сада выросли какие-то случайные по
стройки, но старый консьерж еще помнил о ве
ликолепных деревьях. Особняк занимало страховое
общество, сводчатая галерея была на месте. Про
шло почти двадцать лет. Приятель из Лилля пишет
мне, что квартал сильно изменился и превратился
в своего рода гетто для североафриканцев.
«Мне казалось, что я совершил путешествие в
Мекку», — добавляет этот милый человек, со
жалея о старом городе. Страховое общество ку
да-то переехало, дом был пущен в продажу. Я
говорю себе, что для Амабля Дюфрена, убеж
денного орлеаниста до того дня, как он принял
империю, завоевание Алжира, несомненно, было
одним из главных событий века. Отдаленные по
следствия этого подвига сыграли свою роль в
судьбе его особняка.
Именно в этом дворе вскоре после женитьбы в
безмятежной жизни Мишеля Шарля появилась
первая трещина. Большой любитель лошадей, он
только что купил чистокровного жеребца, на кото
ром намеревался кататься каждое утро по ухожен
ным аллеям, прилегавшим к городской крепости.
Недавно нанятый грум — кучер Дюфренов не мог
справиться со всем — ждал его указаний, когда
тесть, выйдя от Ноэми, подошел к Мишелю Шарлю
и сказал с неуклюжим сарказмом:
193
13-1868
— Вы начинаете спозаранку превращать день
ги моей дочери в конский навоз.
На подобного рода остроты могут быть разные
реакции. Мишель Шарль мог закатить судье та
кую оплеуху, что тот скатился бы по ступенькам
лестницы. Он мог приказать открыть ворота,
уехать на жеребце и больше не возвращаться. Его
сын так бы и поступил. Он мог с основанием воз
разить, что у него самого достаточно средств, что
бы содержать верховую лошадь, и ему нет нужды
прибегать к приданому Ноэми. Он мог продол
жать отдавать приказания груму, словно ничего не
произошло. Но Мишель Шарль из тех, кто, стал
киваясь с недоброжелательностью или злобой, от
ступает, не из трусости, мы видели, что трусом он
не был, а потому, что ему противно спорить с на
глецом или грубияном, он отступает из гордости,
из таящегося в глубине души равнодушия, застав
ляющего его отказываться от того, чем он владеет
или чего желает, при этом у него такое чувство,
что все равно он недолго владел бы данным пред
метом или что желал он его не так уж сильно. Я
порою замечала подобную же реакцию у моего
отца и у себя самой. Мишель Шарль решает от
править лошадь на Мон-Нуар и больше никогда не
станет ездить в Лилле верхом.
* * *
Склонимся теперь над бездной мелочности и ог
раниченности: поговорим о Ноэми. Женщины, об
ходившиеся с мужьями как с консьержами, а то и
194
как с лакеями, существовали во все времена, и,
быть может, особенно в XIX веке. Подобное отно
шение вовсе не исключает чувства: Виктория с лю
бовью держала Альберта в подчиненном
положении. Мишель Шарль, всегда склонный к то
му, чтобы представлять вещи в самом благоприят
