— Ну-ну… смотрите, если найду, вам же хуже будет, — надзирательница повернулась к Атропе. — Чего стоишь? Располагайся! Рано утром на работу, смотри, не проспи.
Она оставила ее в камере; повернулась и ушла, не забыв закрыть за собой лязгающую дверь.
Атропа незаметно огляделась. Камера представляла собой выдолбленную в камне небольшую комнату с нишами для спанья. Пахло действительно кислым, с примесью чего-то сладковатого. Атропа недовольно поморщилась — такие запахи витали в бедных городских кварталах.
— Чего нос воротишь? — с вызовом спросила криво стриженая. — Не нравится? Ароматы тебе подавай?
Атропа не ответила. Больше всего ей хотелось, чтобы оставили в покое. Она молчаливо прошла к свободной нише и встряхнула матрас, с торчащим сквозь дыры сеном. Вытащила из-под мышки сверток с постельным бельем и положила на матрас. Обычно постельное белье брать запрещали, но Атропа поступила с особыми указаниями. Они разрешали взять узнице чистые простыни и одеяло. Прочитав указания, надзирательница ехидно усмехнулась: «Вряд ли ты ими попользуешься».
Атропа аккуратно разложила простынь.
— Да мы никак из правительственного дома? Подумать только, белое белье. Как давно я не спала на таком! Думаю, тебе оно лишнее. — голубоглазая подошла ближе и протянула руку. — Давай сюда белье.
Атропа молча оборачивала матрас простынею.
— Ты не слышишь, что ли? — прошипела голубоглазая и крепко схватила Атропу за плечо.
Атропа скинула руку и отступила к стене, внимательно следя за голубоглазой. Та сузила глаза и многозначительно посмотрела на своих подруг. Те дружно встали, словно по команде, и окружили Атропу. Кольцо стало сужаться. Атропа поняла, что голубоглазая главная в этой группе: остальные сделают все, что она прикажет. Будь на ее месте простачка, быть бы ей битой, но Атропа принадлежала к потомственным колдуньям. Не дожидаясь, когда ее возьмут в клещи, она приложила руку к бусам, нащупала заветную бусину и быстро прошептала:
— Оратай!
Голубоглазая схватилась за горло, словно получила по нему удар ребром ладони. Лицо ее посинело, глаза выкатились из орбит, а изо рта показалась пена. На лице отразился ужас, она силилась вдохнуть и не могла. Три ее товарки остановились в нерешительности. Атропа медленно проговорила, глядя предводительнице прямо в глаза:
— Еще раз посмеешь тронуть меня или потревожить, убью! — сказано это было с такой убедительностью, что сомневаться не приходилось. — Поняла?
Голубоглазая с трудом кивнула. Атропа обвела взглядом трех товарок. Не говоря ни слова, они молча попятились. Одна даже села на свое место, показывая, что больше не замышляет ничего дурного. Атропа успокоилась и отпустила бусину.
Голубоглазая ловила ртом воздух, как человек, который долго находился под водой. Две других женщины нерешительно топтались на своих местах, боясь сдвинуться с места. Постепенно голубоглазая пришла в себя. Разглаживая шею и грудину, прохрипела:
— Что же ты сразу не сообщила, что из посвященных? По-другому бы встретили. — она недобро посмотрела на товарок. — А вы чего застыли, как гнилые пни? Живо соберите на стол, будем чествовать новую подругу.
При последних словах голубоглазая посмотрела на Атропу, словно проверяя, как та отреагирует на ее слова, но она промолчала. Вспышка ярости лишила Атропу последних сил, а она всего лишь проделала то же, что Вещий Дисмарх делал с ней. Она всегда чувствовала удушье, когда он был недоволен ею, хотя на самом деле он к Атропе не прикасался. Она закрыла глаза — поспать бы.
Женщины засуетились, доставая из укромных местечек посуду и снедь. Атропа заметила каравай хлеба, корзинку с яблоками и россыпь орехов. Подмигнув, голубоглазая поставила на стол кувшин с зеленоватой жидкостью. Атропа приняла протянутую глиняную кружку с отбитой ручкой и выпила, желая расслабиться. Чувствуя, как вонючая жидкость пробирается к желудку, устало произнесла:
— Ладно, прощаю вас, но будете за меня работать. Я таскать камни не собираюсь. С надзирателями сами улаживайте. Говорите, что хотите, но чтобы меня не тревожили. Все ясно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Все четверо закивали. Атропа легла на колючий комковатый матрас и отвернулась. Она слышала, как соседки стараются передвигаться как можно тише. Через какое-то время Атропа вырубилась.
Глава 23. Матвеевна
Злата ругала себя за рассеянность. Рассеянность — ее давняя проблема, что-нибудь да забудет: то документы дома, когда они нужны, то деньги. Однажды оставила машину с распахнутой дверью. Хорошо, что заметил гаишник, а не какой-нибудь угонщик. Тогда Злата впервые увидела Илью. «Илья», — повторила она, и сердце забилось чаще, а горло сжалось, словно его стиснула стальная рука. Злата вдохнула глубже, стараясь не заплакать. Какое ей дело до правителей Альвии; какая разница, кто из них сколько времени жил и правил? Чем длинная жизнь эльфов могла помочь Злате? Если она не выберется отсюда, то дольше будет мучиться в этом чужом для нее мире.
Злата обнаружила пропажу только в своей комнате. Она по привычке полезла в потайной кармашек за фигуркой и не нащупала ее. Сердце екнуло — фигурка пропала. Злата хорошо помнила, как сжимала ее в руке после путешествия в шар. Урок закончился, и она вышла из класса. А где была фигурка? Неужели оставила на столе?
Злата побежала в класс, желая успеть забрать Грэсси раньше, чем ее не заметил кто-нибудь другой. Она мчалась, думая о словах Колобка: «Никому не показывай фигурку, никто не должен знать о ней. Без нее тебе не вернуться домой». На счастье, никто по пути не встретился. Злата подскочила к двери и прислушалась. Из-за нее доносился шум, словно шоркали мокрой тряпкой по полу.
Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь.
Полная крепкая женщина держала в руках необычную швабру. Ручка ее была черного цвета с т-образной рукояткой, что напоминало скорее трость, а не инструмент для уборки. Сама уборщица выглядела кокетливо. Рыжие волосы прятались под легкой прозрачной косынкой. Голубое платье освежали белые рюши, а темно-синий передник не только защищал платье от пыли и грязи, но и украшал. Наряд довершали синие туфли на широком устойчивом каблуке.
Помещение, в котором она убиралась, представляло собой просторную комнату с высоким потолком. Чтобы навести в ней порядок, требовалось немало времени. Стеклу в высоком окне полагалось выглядеть так, словно оно отсутствовало. На вещах не должно было лежать ни малейшей пылинки, а полу следовало сверкать так, будто в него вставили маленькие лампочки.
Швабра уверенно ширкала влево — вправо. Широкие и размашистые движения напоминали косьбу травы на лугу и говорили о профессиональности уборщицы.
Что-то смутно знакомое почудилось Злате в этой женщине: в том, как она сутулилась, как опиралась на швабру-трость.
Какой-то маленький предмет на учебном столе привлек внимание уборщицы. Она взяла его в руки и стала внимательно разглядывать.
Злата решительно заскочила в комнату. Панель закрылась за ней с мягким щелчком.
Услышав шорох, уборщица повернулась, и Злата увидела широкий нос и квадратные щеки.
— О, и вы здесь? — удивленно воскликнула Злата. — Только вас-то мне здесь и не хватало!
Уборщица вздрогнула и выронила предмет. Им оказалась маленькая фигурка собаки. Злата успела подхватить ее.
— Баба Люба, вы совсем уже рехнулись, что ли? Кто разрешил вам брать без спросу чужие вещи?
— Я ничего не брала, только посмотрела. Какая удивительная игрушка, выглядит как живая! Видала я такую собаку, у нас в подъезде жила. И какая я тебе «баба Люба»? — возмутилась уборщица, почти мгновенно придя в себя. — Обращайся ко мне: «Любовь Матвеевна». Я совсем еще не старая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Поэтому и сидели целыми днями у подъезда на лавочке с соседкой!
— А ты откуда знаешь? — подозрительно уставилась Матвеевна и прищурилась. — Во, тебя-то мне и надо! Ты же Злата?
— Да, я… — она уже хотела согласиться, что ее так и зовут, но вспомнила наказ Старой Альвы никому не называть свое имя. — Я Оксана, ее младшая сестра.
