капиталистического попал в государственное рабство. Одновременно с этим профсоюзы превратились в «централизованную коммунистическую структуру», вконец обюрократившуюся, вместо того чтобы управлять производством и оказывать помощь в культурно-образовательном развитии рабочих. Только новые выборы могут изменить существующее положение, и тогда профсоюзы станут школой «свободного волеизъявления» рабочих. Что касается ремесленников, то им необходимо предоставить полную свободу, запретив использование наемного труда. «Революционный Кронштадт сражается за социализм, за Советскую республику трудящихся, в которой производитель будет сам себе хозяин и сможет сам распоряжаться плодами своего труда»[160].
Мятежники испытывали чувство горького разочарования. Большевики, писали «Известия ВРК», только и боятся, что потерять власть, и считают возможным использовать любые средства: «клевету, насилие, обман, убийство, шантаж»[161].
Партия с ее тайной полицией, ВЧК полностью подчинили рабочих и крестьян, заставили замолчать всю страну, заполнили тюрьмы не контрреволюционерами, а трудящимися и интеллигенцией. Вместо прежнего режима установился «новый режим произвола, грубости, «кумовства», воровства и спекуляции, ужасный режим, когда за каждым куском хлеба, за каждой пуговицей нужно протягивать руку к власти, когда себе не принадлежишь и распоряжаться собой никак не можешь. Режим рабства и унижения… Советская Россия превратилась во всероссийский концентрационный лагерь»[162].
Что же делать? Как вернуть революцию на выбранный в октябре 1917 года путь? До 8 марта, то есть до первой большевистской атаки, мятежники еще надеялись на мирное урегулирование. Убежденные в собственной правоте, балтийцы были уверены, что получат поддержку всей страны, и особенно Петрограда, когда решительно потребуют от правительства предоставления политических и экономических уступок, но первая атака ознаменовала новую стадию восстания. Теперь ни о каких переговорах и компромиссах не шло и речи. Выбора не было. Остался единственный способ общения с властью – с помощью силы. 8 марта мятежники выступили с новым призывом. Они обратились к населению России начать «третью революцию», чтобы закончить работу, начатую в феврале и октябре 1917 года. «Рабочие и крестьяне неудержимо идут вперед, оставляя за собой и учредилку с ее буржуазным строем, и диктатуру коммунистов с ее чрезвычайками и государственным капитализмом, мертвой петлей охватившей шею трудовых масс и грозящей окончательно их задушить… Здесь, в Кронштадте, заложен первый камень третьей революции, сбивающей последние оковы с трудовых масс и открывающей новый широкий путь для социалистического творчества»[163].
Как советские, так и западные историки неоднократно делали попытки проследить принадлежность кронштадтской программы какой-либо из левых антибольшевистских партий. Насколько убедительны эти попытки? Несколько пунктов программы действительно совпадали с требованиями левой политической оппозиции. Меньшевики, социалисты-революционеры и анархисты возражали против монополии большевиков на власть и политики военного коммунизма. Они призывали к свободным Советам и профсоюзам, выступали за гражданские свободы для рабочих и крестьян, за прекращение террора и освобождение социалистов и анархистов из тюрем. А требование в отношении коалиционного правительства, в котором были бы представлены все социалистические партии, выдвинутое эсерами и меньшевиками еще в 1917 году, поддержала даже группа большевиков: «Мы высказываемся за необходимость формирования социалистического правительства. Мы утверждаем, что в противном случае нас ждет сохранение большевистского правительства с помощью политического террора. Мы не можем и не хотим соглашаться с этим. Мы понимаем, что это приведет… к установлению безответственного режима и гибели революции и страны»[164].
Мятежники, как и социалисты-революционеры, были всерьез озабочены судьбой крестьянина и мелкого производителя, но категорически отказались поддерживать основное требование эсеров о восстановлении Учредительного собрания и отклонили помощь, предложенную лидером эсеров Виктором Черновым. Уже из этого становится ясно, что эсеры не оказывали влияния на мятежников. То же самое в отношении меньшевиков. Что и говорить, меньшевики были основными сторонниками Советов начиная с момента их появления в 1905 году, и предложение кронштадтцев в отношении конференции беспартийных рабочих, солдат и матросов перекликается с подобным предложением лидера меньшевиков Аксельрода, который подвел теоретическую базу под создание первого Петербургского Совета. Но меньшевики никогда не имели особого влияния на Кронштадт, традиционный оплот крайне левых. В городе и на верфях среди ремесленников и рабочих можно было обнаружить ряд активных меньшевиков (в советских источниках к меньшевикам относят двух членов Временного революционного комитета, Валька и Романенко). Однако кронштадтская программа уделяла сравнительно мало внимания вопросам, связанным с промышленным пролетариатом. Кроме того, среди матросов – основы восстания – было мало меньшевиков. Стоит отметить, что во время восстания меньшевистское руководство в Петрограде и за границей не одобряло силовые методы отстранения большевиков от власти.
А вот влияние анархистов на флоте было довольно значительным, и им иногда приписывали роль вдохновителей восстания, но это беспочвенное утверждение. С одной стороны, видные кронштадтские анархисты последних лет сошли со сцены. Молодой моряк Анатолий Железняков, распустивший по приказу Ленина Учредительное собрание, был смертельно ранен в бою с деникинскими войсками.
И.С. Блейхман, член Кронштадтского Совета (его выступления в 1917 году на Якорной площади пользовались успехом), умер за несколько месяцев до восстания. Ефим Ярчук, видный член Кронштадтского Совета, находился в Москве и, когда не сидел в тюрьме, был под наблюдением ВЧК. В событиях 1921 года Ярчук не отводил хоть сколько-нибудь значительной роли анархистам. В списке анархистов, погибших в Гражданскую войну или ставших жертвами советского режима в 20-х годах, из кронштадтцев есть только Железняков, Ярчук и Блейхман.
Только один член ВРК, Перепелкин, как-то связывался с анархистами, но не напрямую. В газете мятежников всего однажды были упомянуты анархисты при опубликовании текста резолюции, в котором выдвигалось требование свободы слова и печати рабочим и крестьянам, анархистам и социалистическим партиям левого крыла.
Дух анархизма, присущий Кронштадту 1917 года, остался и в 1921 году. Перепелкин, по всей видимости единственный анархист среди лидеров восстания, как соавтор резолюции «Петропавловска» и ответственный за агитацию и пропаганду в мятежном Кронштадте, оказался в крайне выгодном положении с точки зрения пропаганды либертарианских идей. Некоторые из ключевых призывов мятежных матросов – «За свободные Советы», «Да здравствует третья революция», «Долой комиссарократию» – во время Гражданской войны были лозунгами анархистов, а лозунг «Вся власть Советам, а не партиям» напоминал анархистские призывы. С другой стороны, большинство анархистов уклонялись от любых призывов к власти, а моряки, со своей стороны, никогда не призывали к полной ликвидации государства, в то время как это было основное положение анархистской платформы.
В любом случае Кронштадтское восстание привело в восторг анархистов России. Они называли Кронштадт «второй Парижской коммуной»[165] и сурово осудили правительство, направившее войска для подавления мятежа.
В разгар восстания на улицах Петрограда появились листовки. В них анархисты критиковали жителей города за то, что они повернулись спиной к мятежникам, сохраняли спокойствие, когда на Финском заливе рвались снаряды: «Моряки сражаются за вас. Проснитесь и присоединяйтесь к борьбе
