мама не пустила ее ночевать к подруге. Они, конечно, долго планировали эту тусовку, столько всего напридумывали, должно было быть так круто, но…
Неужели из-за такой глупости она когда-то могла плакать? То была совсем другая жизнь, в которой о ней заботились, а она не понимала, насколько это бесценно. Жизнь, в которой опасными считались совсем другие вещи: мама сердилась на беспорядок в ее комнате, боялась, что подруга научит Хо курить. Но того, что произошло на самом деле, родители не могли бы увидеть и в самом страшном сне.
Хорошо, что в момент катастрофы родители погибли моментально – в тот день они поехали в столицу на сельскохозяйственную выставку и оказались в самом эпицентре взрыва. Они не узнали, каково это – выживать после того, как нарушился весь мировой порядок, и все, чему взрослые прежде учили детей, оказалось совсем неважно. А важного – убивать, чтобы не убили тебя – этого они не умели совсем. От мыслей об освобождающей и почти вожделенной смерти Хо удерживал только жуткий страх оставить в этом мире своего ребенка. Совсем одного.
Как там справляется ее мышонок? Кто за ней присматривает? Хорошо бы Белая Кая – именно к ней всегда бежит дочь, когда Хо начинает отмахиваться от ее бесконечных вопросов. Кая ее не обидит и без еды не оставит. А вдруг дочь вырвется из-под опеки и убежит в лес, к этому непонятному Эн, чтобы предупредить его о том, что рыбы больше не будет? С нее станется! Ее выследят, и тогда… От этой мысли Хо бросило в жар: она хорошо знала свою дочь – та непременно окажется там, где ей совсем не надо быть.
А что если Эн заберет ее с собой? Уведет, когда решит двигаться дальше? Маленькие девочки наверняка сейчас в большой цене. Вдруг прямо сейчас, пока она сидит здесь за то, что помогала ему прийти в себя, вылечиться и восстановиться, он забирает у нее самое ценное? За маленькую девочку можно было получить хоть еду, хоть лекарства, хоть оружие. Хо яростно вцепилась в камень, который притворял вход в погреб, пытаясь его сдвинуть, и что есть мочи заорала.
– Что орешь? – отодвинув камень, Баста тут же врезала ей от плеча коротким хуком. Хо схватилась за челюсть и осела.
– Не закрывай! Я кое-что знаю! Я должна рассказать.
* * *
Пока они пробирались по лесу к шалашу Эн, Хо как будто пришла в себя, опомнилась и засомневалась: что же она делает? Они ведь убьют его в тот самый миг, как увидят. Баста взяла свое самое любимое копье и, улыбаясь, шла за Хо, держа ее под прицелом. Позади двигались еще двое – верные ученицы, тоже с копьями, которые хотели доказать старшей, что не зря учила. Зачем она им рассказала, зачем? Они еще не знают, что она выхаживала и лечила его. Хо сказала, что просто нашла умирающего и решила покормить его рыбой. Она вдруг резко остановилась и очень громко сказала:
– Послушай, Баста, я не совсем помню, где оставила его. Ты же знаешь, я не очень хорошо ориентируюсь в лесу.
– Тихо! Разоралась. Тебя за километры слышно, – прошипела охотница. – Зато выкормыш твой хорошо ориентируется, предлагаешь нам ее взять с собой? Иди уже, ты сама сказала, что он возле большого камня.
– Черт! – через какое-то время опять как можно громче вскрикнула Хо, – я подвернула ногу, как больно!
И тут же ее догнала очередная затрещина.
– Ну-ка поднялась, сука, пасть свою закрыла! Еще раз взвизгнешь, проткну тебя на хрен, а собранию скажу, что сама напоролась! Выкормыша твоего выгоним к волкам, знатный у них будет обед…
Когда они подошли к камню, то увидели лишь примятый мох, разбросанные палки от шалаша и… кусочек ткани в розовую клеточку, застрявший в кустах. Баста злобно сверкнула глазами:
– Спугнули птичку. Но мы же знаем, где ее искать, правда? – и подцепила розовую клеточку своим копьем.
Кью в лагере не оказалось. Белая Кая рыдала возле их шалаша и в сотый раз рассказывала, что от малышки весь день не отлучалась, а потом та упросила ее пойти по ягоды, чтобы собрать ее норму. Вот и пошли, потом Кая чуть отвернулась на какой-то скрип, а малышки и след простыл. Кая с трудом потом нашла дорогу в лагерь. Но Кью же вернется, если, конечно, сама не заблудится, ведь ушли они тогда, кажется, довольно далеко.
– Заблудится, она, как же, – прошипела Баста, и сильно толкнула Каю в плечо. – Вот же сука, ничего поручить нельзя! Дурная баба, пореви мне еще, второй в погреб посажу.
Второй ее, конечно, не посадили, отправили рыбу чистить. Но и Хо в погреб сажать не стали. Баста убедила Витч, что если оставить ее в покое, то либо она сама вскоре за дочерью побежит и их на мужика выведет, либо дочь домой заявится, и уж ту потом можно будет допросить с пристрастием.
Хо вернулась в свой шалаш. Сначала она суетливо осмотрела его, как будто могла там найти какую-то подсказку или знак, но ничего не обнаружила. Тогда она легла на топчан и, наконец, вытянула ноги, с трудом подавляя в себе желание немедленно кинуться в лес.
Если бы она была Кью… То никогда бы не бросила человека в беде. А она, ее мать, в беде. Значит, Кью не могла так просто уйти с Эн, оставив ее сидеть в погребе. Она, конечно, не знает Эн, но он не похож на человека, который ворует детей. Он хорошо обращался с Кью, и та очень ему доверяла, а дочь отлично чувствует людей, ее не проведешь. Раз Кью нет в лагере, значит, она с ним. Не одна в вечернем, темнеющем лесу, а с человеком, которому спасла жизнь, и, может быть, тот за это не причинит ей зла. Неизвестно, где сейчас безопаснее – в лесу с незнакомым мужчиной или в хорошо знакомом им лагере, где точно больше десятка женщин не желают им ничего хорошего и давно только и ждут повода расквитаться с ними непонятно за что. Кью точно придумала какой-то план, но вот какой? И что ей нужно сделать, чтобы не стало хуже?
Мечтала ли Хо когда-нибудь покинуть лагерь? В самом начале, когда ее, обессиленную и истощенную, нашел их так называемый разведотряд, она мечтала только об одном – оказаться среди людей, которые позаботятся о ней и ее ребенке. Быть одной, добывать еду без оружия (его, уходя, забрал Сап), опасаться любого шороха – было слишком
