Это может быть ей выгодно.
Ну и потом, перспектива возвращаться в лагерь раненой и без добычи – та еще. И не факт, что она быстро найдет дорогу: ей же пришлось быстро и тихо следовать за мелкой, и никаких зарубок она не делала, знаков не оставляла, так можно и заблудиться. Баста поежилась, вспоминая ту панику, а потом отчаяние и бессилие, которые она испытала, заплутав по весне. К тому же не факт, что если она не согласится, они вообще оставят ее в живых.
* * *
Сидя возле костра, Эн слегка задремал, и под треск сгорающих веток ему то ли вспомнилось, то ли приснилось, как он протискивается сквозь прутья и как удивленно смотрят ему вслед старик и молодой охранник, медлящий поднять оружие. Эн в этот момент внезапно видит в нем не злобную сволочь, регулярно избивавшую мужчин за любой проступок и просто так, а изумленного мальчишку – молодого, наивного и верящего в то, что он делает хорошее дело, служа законам периметра.
На самом деле ничего из этого он не помнил и не был уверен, видел ли он и вправду эти глаза. Все случилось так внезапно и быстро, что сейчас ему не верилось в то, что он все-таки смог убежать, вырваться за периметр. Один из всех. Стольким настоящим смельчакам это не удавалось, стольким пришлось заплатить жизнью лишь за надежду стать свободными. Отрубленные ступни этих смельчаков каждый раз выставлялись напоказ в столовой, от чего кусок не лез в горло, несмотря на постоянный голод.
Вообще изначально к побегу готовился не он, а его напарник Соловей – парня так звали за причудливый и мастерски исполняемый свист, от которого всем в бараке становилось немного веселее. Он даже учил нескольких соседей этому свисту, но никто так и не смог повторить. Соловей был душой их барака и каким-то образом умудрялся сохранять странную для Эн надежду и бодрость духа. Соловей как будто пытался и в них, замученных тяжелой работой и скотскими условиями мужчин, вселить напрасную иллюзию о какой-то другой жизни и сам свято верил в то, что свободные поселения существуют.
– Только представьте, сколько всего мы могли бы сделать и построить, если бы были свободными! Нас просто грубо используют для своего обогащения. Но мы же свободные люди! – горячился он, будто выступая на митинге. Эн не понимал, почему именно это слово всплывало у него, когда он слушал вдохновенную речь парня.
– Мы – не люди, а номера, ты забыл? – сипел из угла старейшина их барака, седой, хоть и еще совсем не старый, вечно мрачный мужик. – Пощупай свою шею, сразу вспомнишь.
– Они забрали наши воспоминания и наши имена, вживили чипы, способные нас убить, но не уничтожили нашу свободу мечтать о другой жизни. Им не хватает технических возможностей управлять нашим будущим – лишь прошлым. Я думаю, что через пару лет или даже раньше они доберутся и до этого. Вот тогда новые рабы, не способные даже мечтать, будут служить им безотказно, даже не мечтая о побеге. Тогда можно будет оптимизировать охрану, убрать периметр и завоевать весь мир. Но если кто-то из нас доберется до вольных поселений, мы сможем рассказать им об этих коварных замыслах и спасти не только себя, но и всех несправедливо плененных людей!
– Ты молодой идеалист и все придумал. Нет никаких вольных поселений и никто не собирается захватывать мир. Они просто продают никель, зарабатывают себе на лучшую жизнь и делают это лишь потому, что вовремя подсуетились, использовав страх людей перед неизвестностью. А что, ты бы так не сделал, если бы у тебя были возможности, идеалист? – старейшина, кряхтя и кашляя, поднялся с нар и пошел, хромая, в другой угол сарая, где пованивал нужник.
Никто из них почти не помнил, как их зовут, кем они были в прошлой жизни и как попали за периметр. У большинства воспоминания начинались с момента боли в забинтованной шее, кровати в медицинском бараке и таблички, на которой мелом написан их номер. И было ощущение какой-то потери. В первые две недели они постоянно чувствовали дезориентацию. Их сажали рядами в больших комнатах и нон-стоп крутили слайды про важность их работы для всего человечества, правила жизни внутри периметра и ужасы, творящиеся за его пределами. Постоянно звучала аудиозапись: мужчина с плохой дикцией каким-то низким, странным голосом сообщал, что радиационная пыль накрыла землю, и лишь северные территории из-за розы ветров оказались относительно чистыми от радиации, что вокруг периметра непроходимые болота, множество мутировавших и диких животных, мародеров и озлобленных банд, и поэтому теперь именно жители периметра – строители нового будущего. Каждый может перейти на другой уровень – от работы на руднике подняться до строителя новых домов, управляющего охраной или даже инженера, если докажет свою верность и будет безукоризненно соблюдать правила. После двух недель такой обработки и каких-то уколов, от которых все время тошнило и нещадно хотелось спать, этот голос уже сам по себе крутился в их голове, повторяя слово в слово заученный текст.
Соловей был единственным из их барака, кто почему-то продолжал о чем-то думать и мечтать. Возможно, в его чипе была какая-то ошибка или поломка. Остальные как будто просто работали и ждали – еды и сна, еды и сна, то ли спасая себя от смерти, то ли ожидая ее. И если бы не Соловей, им бы жилось, вероятно, значительно проще. Но с ним было как-то живее, что ли, хотя почти в каждого из них он забрасывал неприятное, мутное сомнение. Про свободные поселения думать совсем не хотелось, ведь тогда приходилось бы признать тот факт, что то, как они живут, – не жизнь.
* * *
Они выдвинулись утром. Начался дождь. Противная морось проникала за шиворот, а намокшие мох, кусты и трава, которых становилось все больше, в одну минуту делали юбки мокрыми, тяжелыми и противно липнущими к ногам. В какой-то момент Баста вдруг озверела, рванув на себе юбку, – и половины длины как не бывало. С яростью она зашвырнула застиранную ткань с несуразными цветочками в кусты. Хо неодобрительно взглянула на нее, собрала ткань и сунула ее в боковой карман рюкзака Эн.
Ноги Басты оказались белыми, с крапинками комариных укусов, нитками царапин и неожиданной тучкой синяка на бедре, но почти красивыми: мускулистыми и прямыми. Эн автоматически присвистнул и сам удивился такой своей реакции. Он не знал, что может свистеть, и не понял, почему от удивления люди как будто непроизвольно издают этот звук.
