страшно. Страх отнимал у нее силы, а они были ей очень нужны.
Она не представляла, как сможет родить в заброшенном доме, который тогда был ее пристанищем. Поэтому те женщины, которые привели ее с завязанными глазами в лагерь и накормили, показались ей ангелами доброты. Потом она считала, что ей очень повезло, что Кью родилась девочкой и, какое счастье, с карими глазами, благодаря чему их не выгнали. Потом она просто привыкла. Придерживалась правил, делала, что говорят, мечтая только об одном – чтобы дочь ничем не болела и не убегала далеко в лес.
Разведка регулярно приносила пугающие известия: мир окончательно разделился на тех, кто забирает людей в резервации, за периметр, где они работают много и тяжело, пока не умирают; и тех, кто бродит на свободе, но нуждается в продуктах и медикаментах и потому грабит и убивает. Хо не знала, как жить в таком страшном мире, тем более с ее нежной малышкой Кью.
* * *
Эн сменил место сразу, как только Кью прибежала с известием. Бегать с больной ногой он еще не мог, но перебраться на другое место все же получилось. Место оказалось даже лучше, чем было: немного в низине и с подветренной от лагеря стороны – дым от костра точно будет сдувать в другую от лагеря сторону. Шалаш они с Кью тоже построили быстро. Конечно, не такой высокий, как у них в лагере – девчушка рассказывала, что там даже мама может стоять почти в полный рост. В своем шалаше он может только прилечь и немного спрятаться от дождя или утренней росы. Но все же.
Оказалось, непросто удержать малышку от того, чтобы та немедленно не бросилась в лагерь спасать маму. Поначалу она рвалась бежать, потом что есть мочи тянула его за собой. Наконец Эн посадил Кью напротив, взял ее руки в свои и сказал как можно спокойнее и четче:
– Послушай, Кью. Мы не можем сейчас никуда бежать. Во-первых, я еще не так резво бегаю. Во-вторых, именно этого они от нас и ждут – мы можем быстро оказаться в ловушке. Судя по тому, что твоя мама рассказывала о лагере, я не могу там появиться, меня сразу убьют. Поэтому, чтобы вызволить маму, нам нужно все хорошенько обдумать и наметить план, а также запасной план на случай, если первый не сработает. Ты поняла меня?
Кью смотрела в зеленые глаза с болотной радужкой и думала, может ли она доверять этому человеку. В лагере почти никто никому не доверял. Даже когда хорошие женщины лагеря играли с ней, она чувствовала, что они чего-то от нее хотят. Но она понимала: если она не будет веселой, дружелюбной, помогающей, разрешающей себя обнимать, хохочущей, когда ее пытаются развеселить, – те, кто еще вчера гладил ее по голове или качал на коленях, завтра могут обозлиться и чего-то лишить, выгнать, начать делать гадости ей или ее маме.
Так почему она должна доверять этому не очень знакомому человеку, тем более что он мужчина? Может, просто вернуться в лагерь, попросить у всех прощения, уговорить их освободить маму, сказать, что будет хоть сто раз потом чистить рыбу – лишь бы все снова было как было?
– Ты не веришь мне, Кью? Не доверяешь? Это правильно. Ты – молодец. Нельзя доверять вот так сразу. Люди могут быть разными – с виду добренькими, а внутри хотеть причинить тебе зло или просто использовать. Ты ведь всего лишь наивный ребенок. Что я могу сделать, чтобы ты поверила мне хотя бы немного больше? – Эн держал ее за руки, боясь, что она вот-вот сорвется и убежит.
– Расскажи, откуда у тебя этот страшный шрам на шее, и скажи, как мы можем спасти маму, – Кью смотрела на него требовательно, без обычной полуулыбки. Прядь ее темных волос выбилась из косичек и почти закрывала глаза, тело было напряжено, маленькие ручки похолодели. Она была похожа на олененка, готового сорваться с места и убежать в чащу в тот самый миг, когда он отпустит ее руки.
* * *
Баста, конечно же, никому не доверила слежку за шалашом Хо. Будучи хорошей охотницей, она умела сидеть в засаде.
Почему мелкая вызывала в ней столько разных чувств? Ей казалось ужасно несправедливым, что у той как будто особое положение: она единственная, кого кормили просто так, пока первые полгода после рождения выкормыша она не могла работать. Ее, конечно, заставили чистить посуду, плести корзины и сети, но она, самая молодая в лагере, была освобождена от тяжелой работы, чтобы, видите ли, не пропало молоко.
Ей и выкормышу временами сходили с рук разные нарушения правил, пока на общем собрании Баста не потребовала, чтобы к девчонке относились строже – как и ко всем другим членам лагеря, иначе она развалит здесь всю дисциплину. Или, шатаясь по лесам, приведет в лагерь мародеров.
Баста выросла на окраине маленького умирающего городка, в котором закрыли выработавший себя карьер, и видела лишь бедность, тоску, серо-бурую пыль, оседающую на окнах, и несчастных женщин, щедро раздающих своим детям подзатыльники. Потом рядом вроде бы нашли другую руду и хотели начать разработку, но кто-то убил прежнего хозяина, который хоть и платил рабочим крохи, но все-таки платил. Новый же лишь кормил обещаниями, и в ожидании работы мужчины города сидели в барах, пропивая и без того немногочисленные накопления.
Басту в городе не любили. Дети ее сторонились: с девчонками она не водилась сама, потому что их нюни и дурацкие игры были ей страшно скучны и раздражали, а мальчишки либо избегали ее, либо люто дрались, если приходилось делить территорию. Она пыталась контролировать район, который считала своим – до крайних домов возле начала моста. Парни с соседней улицы считали иначе, и стычки происходили с завидной регулярностью.
Басте удавалось выстоять в драках даже одной против семерых. Доставалось, конечно, ей крепко, но зато навыки боя всеми подручными материалами были у нее что надо. А уж когда она нашла нож с кнопочкой и выскакивающим лезвием, которым вначале от неожиданности порезала себе палец, желающих сразиться с ней в драке сильно поубавилось, и пацанье напрашивалось на разборку, лишь сильно обкурившись или выпив.
Про тюрьму она узнала случайно. Когда ей было пятнадцать, мать, выдав ей совсем немного денег и дурацкое новое чистенькое платье, которое она потом удачно променяла на удобные, хоть и не новые мужские штаны, отправила ее из дома со словами:
– Иди ищи работу, где хочешь. Мне вас всех не прокормить.
