И папашу своего, пропойцу, забирай с собой. Так хоть, может, младших вытяну.
Папашу она, конечно, не забрала: зачем он ей сдался? Но, помыкавшись несколько лет по хуторам, деревням и вокзалам, она как-то услышала про бунт в тюрьме – голосящая тетка, упиваясь водкой в вокзальном буфете, оплакивала работавшую и погибшую там сестру. Она и рассказала Басте, на каком автобусе можно добраться до тюрьмы. Но потом опомнилась, уговаривала забыть, выбросить из головы эту глупую затею.
Вот так, лет в восемнадцать-девятнадцать, кто их считал тогда, года эти, она оказалась в тюрьме, где ее радостно взяли, потому что никто из местных в тюрьме работать не хотел. На вид она была значительно взрослее своих лет, и документов никто не спросил. Так у нее появились работа, питание, проживание, и зажила она распрекрасно – как никогда раньше. И если бы не катастрофа, все в ее жизни было бы просто замечательно.
Удивительно, что мелкая, зайдя в шалаш, так и сидела в нем, не пытаясь бежать и спасать своего драгоценного выкормыша. Что-то задумала, видимо. Надо ждать. Что-что, а ждать Баста умела. Вдруг она услышала щебет птицы – не настоящий щебет, сымитированный. Хорошо получалось, очень похоже, но ее, охотницу, не надуришь. Из шалаша показалась мелкая – она огляделась и стала пробираться в ту сторону, откуда доносился звук. Ну вот и попались. Баста криво улыбнулась и неслышно двинулась следом.
* * *
Хо не сразу поняла, что этот настойчиво щебечущий синепузик – совсем не песнь знакомой птицы, а зов. Когда она все же отвлеклась от своих беспокойно-мрачных мыслей и прислушалась, то тут же выскочила из шалаша и, не замечая ничего вокруг и забыв об осторожности, стала пробираться на едва слышимый вдалеке звук. Сердце бешено стучало: ей хотелось бежать туда, где она слышала голос дочери, мастерски подражающий птице, но от волнения Хо только терялась и кружила, временами не понимая, приближается она или удаляется от заветной цели. Создавалось ощущение, что, чем больше она идет, тем дальше становится птичий зов, и, как в дурном сне, она все никак не может дойти, увидеть и обнять свою драгоценную малышку.
Вдруг вдалеке, возле трех тоненьких осин, стоявших ровненько рядом, точно три сестры, она увидела костер, шалаш и Кью, державшую в руке камень.
– Мама, – вскрикнула девочка и бросилась навстречу матери, тут же выронив камень и перепрыгивая через корни и кочки.
Хо опустилась на колени и стала неистово обнимать и ощупывать родное тельце, чувствуя под своими суетливыми ладонями все ребрышки и позвонки на худенькой спинке. Она плакала, плакала, не в силах остановиться.
– Ну что ты, мама, не плачь, все хорошо, – утирала ее слезы дочка, оставляя на щеках матери разводы от своих грязных пальчиков.
– Ты что, здесь одна? Где Эн? – вдруг опомнилась Хо.
– Мам, посмотри, сколько ягод я набрала! – потянула ее малышка к шалашу.
– Подожди, при чем тут ягоды? Как ты здесь оказалась? И где Эн?
В это время в кустах раздался какой-то хруст, послышался шум борьбы, злобный крик Басты: «Ах ты сука!» и шум падающего тела. Хо тут же спрятала ребенка за спину и замерла, напряженно вглядываясь в ельник.
Какое-то время не было слышно ни звука. Затем среди деревьев мелькнула рубашка Эн, и Хо осторожно двинулась вперед.
Невероятная картина открылась ее взору: на земле ничком лежала Баста – копье отброшено, глаза закрыты, из раны на голове идет кровь. Рядом стоял Эн с большим камнем в руках. Хо было очень странно видеть Басту обездвиженной и побежденной. Она бросилась к ней, оторвала край своей юбки и попыталась перевязать рану.
– Зачем ты так? – гневно сверкнула она глазами в сторону мужчины.
– Она шла за тобой с копьем и убила бы меня, если бы я этого не сделал, – Эн в растерянности стоял, все еще держа камень в широкой ладони. – Она что, еще жива?
Он достал из своего рюкзака веревку и начал связывать руки своей пленнице.
– Зачем это? – Хо рванулась ему помешать.
– Затем, чтобы, когда она очнется, это копье не застряло у меня в спине, – Эн твердо и спокойно остановил женщину. – Если ты хочешь перевязать ее, перевяжи, но мы должны обезопасить себя.
* * *
Баста очнулась лишь после заката. Сумерки уже сползли на лес, создавая неприятный сумрак. В первый момент, когда она только открыла глаза, ее передернуло от ощущения: то ли так померкло в глазах, то ли правда все вокруг медленно погружается во тьму. Связанные сзади руки саднило, голова неприятно гудела, тело било мелкая дрожь: то ли замерзла, то ли отходняк какой-то. Она с трудом села со связанными руками – оказывается, сделать это совсем непросто. Облокотилась об осинку – та чуть погнулась, но удержала вес, – и стала осматриваться.
Чуть поодаль горел костер, а возле него сидели мелкая и мужчина, видимо, тот самый, которого она не успела убить. Они о чем-то тихо переговаривались. Слышен был только тон их голосов, слов Баста не разобрала, но собеседники явно спорили. Выкормыша видно не было – наверное, спал в шалаше.
Так. Ее не добили, связали. Это странно – зачем? Сама она непременно добила бы. Разве можно оставлять врага в живых? Он же точно или сбежит, или отомстит. Кстати, о побеге: нет ли рядом чего-то острого, обо что можно было бы веревку зацепить, развязать или перетереть? В фильмах всегда так делали. Баста заерзала. Мужчина повернулся вполоборота и заметил, что она очнулась и села. Двое встали, отошли от костра и приблизились к ней.
Она с любопытством рассматривала мужчину. Худой, высокий (выше ее ростом, хотя она была вполне рослой), но крепкий. Небольшие бугры мышц, напряженное лицо, замотанная каким-то тряпьем шея, короткий ежик волос невнятного цвета. И было в нем что-то странное, необычное… Да! Зеленые глаза! Ох, Кора бы точно тут же вцепилась ему в глотку! Хотя самой Басте эта идея Коры про цвет глаз всегда казалась бредовой.
Она с завистью посмотрела на его штаны и грубые крепкие ботинки. Басте собрание так и не разрешило ходить в штанах, хотя именно в них она пришла в лагерь, а потом добыла еще одни во время разведки. Эти штаны теперь хранились на складе для всякой нужды в ткани, но она запрятала их в самый дальний угол, чтобы не покушались. Ненавистная юбка, которую она наравне со всеми должна была носить (идиотское незыблемое правило, за каким-то чертом придуманное Корой), все время путалась и цеплялась за кусты, и вообще –
