добилась бы его прощения. Наконец, выпалила имя Британника, опрометчиво заявив, что на императорском троне он был бы лучше Нерона.
Примерно в то же время произошел еще один существенный инцидент. В один из дней Нерон и его друзья играли в фанты. По правилам, избранный «царь» игры отдавал каждому из участников приказ совершить определенное действие. Британник, которому вскоре должно было исполниться четырнадцать, тоже участвовал в игре, и, когда подошла его очередь, ему в шутку приказали встать посреди комнаты и спеть песню. Ожидалось, этот мальчик, будучи робким и не привыкшим к подобным забавам, которые считались слишком возбуждающими для его нервной эпилептической конституции, будет озадачен и опозорится. Но вышло совсем наоборот. Бледный чувствительный юноша – трагическая фигура, – чувствовавший себя старше своих лет, озлобленный на весь мир из-за своего слабого здоровья и сиротства, взял в руки арфу и с полным самообладанием исполнил широко известную песню, в которой говорилось о горе ребенка-сироты, лишенного своего законного наследства, нелюбимого, нежеланного и одинокого. Когда он закончил, наступила звенящая тишина, веселье покинуло игроков, и все выразили сочувствие несчастной судьбе мальчика.
Вспоминая этот инцидент и видя, что в последнее время Британник ходит очень хмурый, Нерон заинтересовался, не напомнил ли кто-нибудь сводному брату о его предполагаемых проступках. Проведя своего рода расследование, он, к своему изумлению, обнаружил, что виновницей была его мать, которая собственными руками сделала все, чтобы оттеснить Британника в безвестность. Вскоре после этого, 12 февраля, состоялось празднование четырнадцатилетия Британника, и Агриппина, весь день практически не разговаривавшая с Нероном, демонстрировала подчеркнутое внимание к его кузену. На следующий день Нерон попросил ее объяснить, что происходит. В ответ Агриппина снова обвинила его в неблагодарности и сказала, что это она одна сделала его императором, а теперь он использует свою власть только для того, чтобы третировать и оскорблять ее.
Потом ее злость перешла в ярость, и, как пишет Тацит, «она бросала ему упреки, сопровождая это бурной жестикуляцией, призывала в свидетели божественного Клавдия и духов подземного царства и перечисляла свои многочисленные преступления, совершенные напрасно. Она заявила, что подрастающий Британник – истинный потомок и законный наследник императорской власти своего отца, для которого Нерон – всего лишь приемный сын, который теперь занят тем, что попирает свою мать. Она сказала, что не побоится предать гласности все грехи их злополучного семейства, включая ее собственный кровосмесительный брак с Клавдием и ее вину в его отравлении. Однако благодаря воле богов и ее собственной предусмотрительности у нее осталось одно последнее средство – по-прежнему жив ее пасынок, Британник. Она пойдет с ним в казармы преторианской гвардии, и преторианцы наверняка выслушают ее, дочь Германика. Они не то что этот негодяй Бурр и этот бывший ссыльный Сенека – один с искалеченной рукой, другой с языком педанта, – настаивавшие на своих притязаниях управлять миром».
Нерон, вероятно, позволил себе улыбнуться в ответ на эти абсурдные угрозы. В то время он пользовался огромной популярностью, тогда как его кузен, которого почти не знали, страдал эпилептическими припадками и был недостаточно взрослым, чтобы занимать какой-либо государственный пост. Однако, в конце концов, Нерон начал сознавать, что мать, если ее довести до этого, не сомневаясь, убьет его. С тех пор в его сознании поселилась мысль, что его жизнь в опасности и эта опасность исходит от нее. И все же, даже несмотря на это, его любовь к матери не угасла, и в отчаянной попытке унять ее гнев ему удалось замять ссору, так что вечером они даже смогли пообедать вместе. Помимо них на обеде присутствовали Британник с Октавией и несколько друзей. На торжественных обедах, подобных этому, существовал обычай, чтобы молодые люди сидели прямо у стола на стульях, тогда как более взрослые возлежали на своих кушетках. В данном случае Британник сидел за столом в компании юношей своего возраста, включая юного Тита, позднее ставшего императором, а Нерон лежал на своем ложе. С одной стороны от него возлежала Агриппина, с другой – Октавия, а его друзья расположились вокруг них.
Британник, видимо, чувствовал себя неважно, поскольку накануне он, вероятно, слишком бурно для своего юного возраста отпраздновал свой день рождения. Февральская ночь была теплой и влажной, и за пределами перегретой комнаты потоками лил дождь. К концу обеда слуга поднес ему подогретого вина, но оно оказалось слишком горячим, и туда добавили немного холодной воды, после чего он смог осушить чашу. Однако не успел он это сделать, как, лишившись способности говорить и дышать, упал на пол, ударившись лицом о плитки мозаики.
Слуги вынесли Британника из комнаты, но Нерон, как подобает хозяину, успокоил всеобщее волнение, оставаясь на своем ложе и заверив гостей и испуганных мальчиков, сидевших у стола, – некоторые из них бросились вон из комнаты, – что такие эпилептические припадки преследуют Британника всю жизнь и что беспокоиться нечего. Октавия, очевидно, считала так же, потому что не проявила никакого беспокойства насчет своего брата. Но Агриппина встревожилась и с трудом сдерживала свое волнение. Обед продолжился, но вскоре Нерону, Агриппине и еще нескольким присутствующим сообщили, что Британник умер, и, хотя из вежливости обед нужно было закончить без помех, на Нерона устремились взгляды, полные ужаса, а в глазах Агриппины, взгляд которой ни на секунду не отрывался от лица сына, застыло страшное молчаливое обвинение.
Как только обед закончился и гостей проводили, новость предали огласке. После поспешного обсуждения Нерон выпустил заявление со словами, что, согласно древнему обычаю, необходимо сразу убирать с глаз тела тех, кто умер преждевременно, и, не затягивая оказываемые им почести речами и процессиями, незамедлительно хоронить их. Он добавил, что теперь, когда после смерти Британника он лишился братской поддержки, возлагает все свои надежды на государство, полагаясь на то, что сенат отнесется к нему с большим вниманием, когда он остался единственным представителем императорской фамилии мужского пола. До захода солнца тело Британника перенесли на Марсово поле, где оно было кремировано, как только позволил дождь. На лице мертвого мальчика темнели страшные синяки от удара о пол, и те, кто готовил тело к последнему ритуалу, замаскировали пятна, покрыв их мелом. Но кое-кто из небольшой группы людей, которые рискнули в темноте под дождем присутствовать на кремации, увидев, как дождь смывает мел, заметил багровые пятна и пустил слух, что это явные следы отравления.
Позднее расхожей стала история, будто Нерон приказал отравить воду, которую добавляли, чтобы охладить вино. Тацит, Светоний, Дион Кассий и другие авторы тоже обвиняют Нерона в этом преступлении. Однако некоторые историки реабилитируют его, и мы,
