Уже под вечер этого второго дня Роман,
обозлённый и измотанный неопределённостью, выходит за пирожками к киоску у вокзала. Попадая
в город, он обычно труднее всего смиряется с видом праздно дефилирующих горожан. Первые
беззаботные женщины, которых он видит, въезжая в город, просто выводят его из себя. Вот и тут
недалеко одна дамочка в шляпке, защищающей её от солнца, с какой-то невероятной
озабоченностью выгуливает на верёвочке своего миниатюрного мопсика! Ну как не вспомнить тут
сельских женщин в телогрейках, возвращающихся зимой из сквознячной, хиусной степи с сакмана?
После этой работы они забирают детей из яслей и садиков, специально из-за них работающих
подольше, и устало плетутся домой. А дома ещё надо свиньям вынести, корову подоить, ужин
сварить – себя и свою семью накормить. И не делать этого нельзя, не скажешь: устала, не буду.
Тут же вся забота – выгулять этого уродца на ножках, тонких, как спички!
Нет, никогда он не сможет жить в городе. Стыдно жить здесь лучше тех, с кем жил всегда. Не
понятно только, почему сами-то сельчане свою жизнь улучшать не хотят? Видно, просто считают
её, эту лучшую жизнь, невозможной для себя. Жалко их…
Потом Роман идёт в зал ожидания, где с какой-то неправдоподобной чёткостью работает
цветной телевизор, и мысли его принимают чуть иное направление. Ну, а разве не глупо
замуровывать себя, жену и детей в глуши на убогой подстанции, где даже их чёрно-белый
телевизор только говорит? Ну, ладно – он сам со своей нелепой жалостью ко всем, но его близкие-
то здесь при чём? В чём виноваты они? Их-то жалеть не надо?
Вот и реши, какая из этих двух позиций верная?
С раннего утра Роман снова на своём месте в очереди, не сдвинувшейся и на сантиметр за
последние двенадцать часов. Кассирша долго не появляется, да и зачем ей тут появляться, если
продавать нечего? А ведь так, пожалуй, можно и пять суток проторчать. А потом всё-таки – на
поезд, и ещё пять суток дороги. Хотя потом проще повернуть лыжи домой – на экзамены уже не
успеть.
Толпа у окошечка стоит молча, плотно. Пыхтение, потение, тупая сосредоточенность. Каждый
не может терпеть другого. За полтора часа в толпе, кажется, ни одного слова. Идёт медленный
процесс ожидания. У каждого свои мысли, свои заботы, у каждого расчёты своих событий, конечно
же, куда более важных, чем у всех других.
И вдруг происходит что-то уж совсем не реальное: кассирша отдёргивает занавесочку и,
видимо, всё же понимания напряжение пассажиров, сразу объявляет, что есть семь билетов до
Моск-вы! Семь билетов! Роман в очереди – шестой. Есть в жизни счастье, есть! Впереди ровно
пять голов очередников и лишняя сюда уже не сунется – оторвут. Но что это?! Первый же
очередник суёт в окошечко два паспорта – ему нужно сразу два билета! И до этого было жарко, а
теперь стало жарче раза в три. Подобный «выброс» билетов бывает лишь раз в сутки, но не
каждый день. Если сейчас всё сорвётся, то снова подвешенность на неизвестное время. На
каждую руку, подающую паспорт, Роман смотрит теперь прожигающим взглядом. Чёрт возьми, да
уж возьмите и покажите сразу, кто с чем тут стоит! Только бы не нашлось впереди ещё какого-
нибудь подлеца с двумя паспортами!
Видя, что кассирша выписывает уже последний билет, поглядывая в его паспорт, Роман всё
ещё не верит, что и билет теперь тоже его. Чтобы и сейчас это как-нибудь не сорвалось, он стоит,
закрыв собой всё окошечко, как амбразуру. А выпутавшись потом из плотной, тугой толпы,
счастливо плюхнувшись в кресло рядом с чемоданом, охраняемым другом-пассажиром,
мечтающим улететь куда-то на Север, он всё ещё не верит в удачу. А удача, вот она – зажата в
руке. И теперь уже не важна эта давка, потное стояние, угрюмая очередь – прошлому прощается
всё. Будущее куда важнее.
Перед посадкой пассажиров, как и положено, выдерживают в особой загородке со скамейками и
с лёгкой просвечивающей зелёной крышей, отчего люди под ней весеннего салатного цвета и все
невероятно добрые. Оказавшись во власти труднодоступного, но элегантного Аэрофлота,
граждане, будто выдержавшие какой-то важный конкурс и вышедшие в следующий тур, меняются
мгновенно. Или, может быть, это изменение кажущееся, ведь почти все здесь с лёгкими,
заблаговременными, можно даже сказать, халявными билетами. Но всё равно тут они уже не
просто горожане или деревенские – тут они принадлежность или, точнее сказать, «причастность»
Аэрофлота. И потому им хочется выглядеть культурней и почтительней к любому своему соседу,
как к такому же избранному. Во всяком случае, если бы сейчас мимо этого салатного
аэропредбанника прошёл пассажир какой-нибудь там железной дороги, то он вызвал бы здесь
лишь недоумение и сочувствие.
В салоне самолета звучит модная нынче и очень созвучная комфорту Аэрофлота электронная
музыка. Что ж, не везло с билетом, так повезло с местом – оно у иллюминатора! За границей
аэродрома стоит разобранный самолёт, похожий на стрекозу с оторванными крыльями. Неужели
самолёт – это такое же техническое устройство, как, например, трактор, который можно взять и
разобрать? Прям кощунство какое-то!
470
Кресла в салоне начинают вибрировать. Ого-го, вот это силушка! Готовясь к выходу на взлётную
полосу, самолёт орёт всё отчаянней, кажется всё более и более насыщаясь энергией,
необходимой для нешуточного действия. И потом, уже весь собравшийся, весь окончательно
раскрылившийся, он, как на цырлах от распирающей его какой-то просто дурной подкидывающей
силы, выходит на вольную полосу: да я сейчас само это небо порву!
Интересно внутри этой насыщенной мощи оставаться в состоянии некой печальной умудрённой
созерцательности, созданной, видимо, всё тем же мучительным томлением в порту. Рядом сидит
женщина лет сорока пяти, которая как на взводе – нет сил, как хочется поговорить, а не с кем. Но
Роману пока что дороже молчание.
Самолёт взлетает и набирает высоту. Небо над Забайкальем исключительно чистое, без единой
помарки и лишь вскоре, но уже у Байкала, самолёт поджидают и словно берут под белые,
пружинящие крылья сердитые облака. Наверное, с облаками здесь всегда так. Живя в Выберино,
которое сейчас где-то под этим облачным слоистым пирогом (ой, привет тебе, Митя, будем считать,
что я рукой тебе помахал!), они с Ниной невольно считали весь мир сырым и пасмурным, и то, что
это не так, становится сейчас наглядным и очевидным. Ещё не поздно оглянуться и увидеть, что в
Забайкалье куда светлее. Такая погода и такая атмосфера только здесь. Мутный шар этого мини-
мира можно
