отмечает. Убеждение в той несостоятельности побуждает его отвергнуть идею такого «союза», представляющую действительно нелепую карикатуру на единственный способ решения — а не осложнения и запутывания — вопроса о Проливах.
V. «Занятие Проливов морской силою» — мыслимо, очевидно, лишь как подготовительная к завладению и берегами стадия захвата Проливов, и если дает временную экономию в затратах на укрепление берегов, то вызывает затраты на десантную армию, транспорт и т. д. Автор допускает этот план лишь в отношении Дарданелл, но даже и при условии завладения островами Мраморного моря считает его допустимым лишь в случае невозможности достигнуть завладения берегами Босфора. Оборона Босфора требует, однако, обладания им на всем протяжении, с обоими берегами, на 20–30 верст в глубину страны, и с Принцевыми островами. Считая, что даже «пассивное» решение вопроса требует завладения и островами Мармара, автор осторожно замечает, что «остается только один шаг, чтобы перейти к активному решению» с его «неизмеримо» большими выгодами, то есть к занятию Дарданелл с берегами и островами Тенедос, Имброс, Лемнос и Самофракия. Таким образом, он возвращается к исходному пункту, к первому способу «решения» вопроса, замечая, что отказ от Лемноса допустим лишь под давлением необходимости и лишь в этом крайнем случае можно было бы помириться с оставлением его и Самофракии в руках державы второстепенной, как Греция, фактически их и занимавшей в это время[138], при условии их нейтрализации. Обращает на себя внимание туманное упоминание о последствиях занятия Лемноса первостепенной морской державой; очевидно, речь идет об Англии, и предвидится здесь уже случай столкновения с ней, при котором флот ее должен оказаться занятым «в другом месте»; столь же очевидно, что этим «другим местом» не могло быть только Балтийское море; ясно, следовательно, что наши военные люди никогда не падали до уровня либерально-буржуазных политиков, провозглашавших ликвидацию всех вообще конфликтов в Европе войной 1914 г. и, в частности, ликвидацию Восточного вопроса занятием Проливов Россией.
Остается вопрос о Мраморном море. Лучше всего, конечно, завладеть берегами и Мраморного моря[139]; если это невозможно, то следует гарантировать отсутствие в нем чужих морских баз и флотов и, во всяком случае, по возможности не допускать на берега его Болгарию, а в случае неизбежности этого — обезвредить и ее упомянутой гарантией…
Записка составлялась, как указано в конце ее, при участии Данилова, Немитца и Бубнова, лицами, участвовавшими в государственных совещаниях по Восточному вопросу, и представляет, следовательно, сводку мнений, принятых правительственными верхами и сухопутным и морским командованием. Не одна лишь бюрократическая осторожность делает все выводы ес условными; в основе ее лежит сомнение в том, оправдываются ли пользой для государства те жертвы, которых требует — во имя «высшей государственной точки зрения великодержавной мировой политики» — владение Проливами и Константинополем. Замечательно, что Константинополь для составителей записки сам по себе представляется уже несомненно бесполезной обузой. При решении вопроса о судьбе Константинополя автор готов даже принять во внимание «уменьшение административных трений», даже сделать «уступку эллинизму». Между тем либеральный профессор Е. Н. Трубецкой начинал свою агитационную лекцию-брошюру заявлением такого рода:
«Среди вопросов, выдвинутых настоящей войной, вопрос о Константинополе имеет для России особый интерес и важность. Всеми сторонами нашей жизни мы с ним связаны. Это для нас вопрос и о нашем хлебе насущном, и обо всем нашем политическом могуществе, и о нашей культурной миссии, о самом духовном для России»[140]. Дальнейшее изложение имеет целью убедить читателя, что не что другое, как храм Святой Софии, это — «та евангельская жемчужина, ради которой Россия должна быть готова отдать все, что имеет».
Рядом с этой политической мистификацией рассуждения о Константинополе авторов обеих печатаемых нами здесь записок не могут не показаться образцами политической зрелости и осмотрительности. Однако, совершенно отделяя вопрос о Константинополе от вопроса о Проливах и даже заранее отказываясь от «Царьграда» и «Святой Софии», капитан Немитц лишь «по долгу службы» может верить, что обладание Проливами легче, чем обладание Константинополем.
Первая часть записки А. В. Немитца — «Политические цели настоящей войны» — убедительно свидетельствует о готовности автора занять место в ряду «лучших государственных людей России», ставивших России задание «стать прочной ногой на Босфоре и Дарданеллах». И однако же из-за этой готовности и официальной покорности «призванию провидения» отчетливо выступает уже (записка А. Немитца датирована 1/14 декабря 1914 г.) сознание политической неизбежности расплаты за грехи «лучших государственных людей», попытка откупиться от народного суда: «Мы должны вернуться с войны с чем-нибудь ясно говорящим всякому русскому сердцу и притом действительно важным для отечества, иначе эта чудовищная война родит внутри России не сплочение, а раздор».
Разъяснять важность предполагаемой военной добычи нужно было в других местах и перед другой аудиторией; здесь же недостаточно было выказать собственное понимание этой важности, но нужно было указать условия овладения этой добычей. Задача эта, как мы знаем, была гораздо менее благодарной, чем рассуждения о «евангельской жемчужине»: «Потребные для константинопольской стратегической операции сухопутные силы, несомненно, будут даны не раньше, чем окончательно будет сломлена сила германской армии на главном театре войны». «Доведя свои стратегические операции на главном театре до этого момента („решительного разгрома Германии“), мы сможем приступить к осуществлению наступательной константинопольской операции, вернее, целой кампании». Не будет ли тогда поздно приниматься за это дело?.. Мысль эта является у автора, но он отделывается от нее со знакомой нам легкостью изобретения удобных гипотетических выходов из трудных положений: «Имея в виду, что от прелиминарного с Германией мира до заключения общего мира в Европе пройдут месяцы, мы успеем достаточно подвинуть константинопольскую операцию раньше, чем европейский конгресс окончательно ликвидирует великую европейскую войну, что в данном случае нам и требуется достигнуть». Конечно, несравненно ближе к истине Нератов в том месте своей записки, где говорится, что «Франция и Англия, утомленные продолжительной войной, будут стремиться к заключению мира, как только обеспечены будут их собственные вожделения в борьбе с Германией, и смогут отнестись равнодушно к продолжению войны с Турцией». Но и «равнодушия», разумеется, у них хватило бы не надолго.
Приходится констатировать, что, рассуждая о всевозможных значениях Проливов, никто из военных знатоков этого вопроса не догадывался и не заикался в это время ни единым словом о значении Проливов для продолжения войны и о возможности попытки союзников открыть Проливы силою оружия. Но ведь наш автор 1/14 декабря 1914 г. считает, что «то напряжение борьбы, которое испытывает Германия (страна в своем целом), является уже предельным». Ему кажется, что «гениальная» стратегия союзников и «бездарная» стратегия Германии привели к тому, что силы противников разбросаны, несмотря на то что он
