такого бонуса впору стонать и кусать губы в кровь. ― Смотри, нам даже создали интимный полумрак…
Верно подмечено. В лишённой окон постройке становится заметно темнее. Пригнавшие со стороны города обещанные метеорологами тучи за считанные минуты закрыли солнце и подняли такой ветер, словно мы живём в прибрежной зоне и было объявлено штормовое предупреждение.
А затем полил дождь.
Не просто полил: ударной градовой дозой прибивал духоту и пыль, лупася по чему придётся. Ребята на речке, наверное, со всех ног сейчас бегут обратно в дом. Накупались. Зато мы здесь. Где тихо, сухо и нет никого. И никто не придёт в ближайшее время, потому что чернота в небе явно надолго, а дядя Юра никогда не запирает амбар. Его личные запасы хранятся у себя в сарае, сюда же он сгребает сено для скота в открытом доступе. Для всех.
Нечаевские поцелуи продолжаются. Пьянящие, раззадоривающие, а едва учуяли мою слабину ― вновь становясь настойчивыми. Кончики его пальцев мимолётно касаются моей ключицы, перекидывая спутавшиеся волосы на одно плечо, чтобы оставить больше простора для прелюдий, и меня уже окончательно уносит от новой дозы накатившего возбуждения.
– Ты не отстанешь, да? ― сбито шепчу, неосознанно запрокидывая голову назад и плавая в личной нирване.
– Ни-ког-да… Дыши глубже, малыш, ― меня обнимают за талию, прижимая к себе. Ухо обдаёт горячим сладковатым шёпотом, с послевкусием фруктового айкоса. ― И наслаждайся.
Бархатный, обволакивающий голос отключает мозг. Нет сил сопротивляться. Как говорил любимый Антон Палыч Чехов, коллекционные сборники которого Тима мне подарил не так давно: "Не стоит мешать людям сходить с ума". Оскар Уайльд же однажды сказал: "лучший способ избавиться от искушения ― это поддаться ему". Проверим?
Разворачиваюсь в его объятиях и теперь уже сама роняю Нечаева обратно на сено, награждая поцелуем, ясно дающим понять: столь страстно желанному для него продолжению ― быть…
* * *
Сладковатый запах сена, смешанный со свежестью дождя и мужским ароматом ― это за границами допустимого. Удар ниже пояса. Хет-трик в финальном противостоянии сердца и тела. Последнее, полностью поверженное, превращается в сплошную точку "G".
Куда ни прикоснись ― фейерверк мыслей и оголённых как провода чувств. Тима же словно безбашенный сапёр, у которого лишь одна цель ― подорвать не только заминированный участок, но и себя заодно.
Его ладони скользят вдоль моей талии, ныряя под свободные шорты. С силой стискивают зад, оставляя следы и вжимая в себя, давая наглядно ощутить, насколько сильно он возбуждён. Да и я сама не меньше, а мы ведь до сих пор в одежде.
– Мне это снилось… Какая же ты сладкая, ― шепчут тихо, сминая, кусая, зализывая и лаская мои губы.
– Смотри аккуратней, а то словишь передоз.
– Не страшно. Я люблю сладкое, ― подбородок, шея, плечи ― не остаётся свободного миллиметра, где бы он не оставил последствия своего присутствия.
– Тогда чего медлишь? ― у меня уже и так горит везде настолько, что становится больно, но он намеренно тянет. Мучает. Наказывает.
– Я ждал этого полгода… Грёбанных полгода… Дай насладиться… ― его рваное дыхание ещё сильнее распаляет. Не могу терпеть. Хочу его.
Руки сами тянутся ниже, к молнии на его шортах. Расстёгивают, скользят под резинку брендовых трусов и находят… то, что следует находить в подобных местах. Нечаевский стон сквозь стиснутые зубы вызывает обжигающую пульсацию, стекающую вниз живота, а его пальцы ещё крепче впиваются мне в зад.
– Решила сама меня трахнуть?
– Я не виновата, что ты тормозишь…
– Вот и убеждай всех после этого, что ты пай-девочка, ― лёгким движением меня роняют на колючее сено. Теперь Тима сверху, с голодной жадностью часто-часто дышит на меня, ведь я частично всё ещё в его трусах.
– Пай-девочкой я никогда не была. Но и прежде не просила меня "трахнуть". А сейчас прошу.
– Я тоже долго просил. Теперь терпи ты, ― мои запястья высвобождают, запрокидывая их над головой.
Топ задирается до подбородка и кончик его языка касается ноющей груди, пробирая до дрожи и оставляя влажные следы, приятно холодящиеся ветерком. Зубы подключаются к игре и сдерживать стоны удовольствия уже просто невозможно.
Кажется, что пределов разумного не осталось, но он проделывает тот же трюк, что я до этого… И меня всю выгибает, когда шустрые мужские пальцы оказываются под джинсовой тканью между моих ног. Это нормально, что я готова кончить уже сейчас? Вот прямо…
Нет, не готова. Нечаев продолжает меня дразнить. Резвится вовсю, доводит до грани, наслаждается полученной реакцией и тут же даёт заднюю, не давая получить блаженную разрядку. И ласкает, ласкает, ласкает…
– Тим… ― вцепляюсь ему в волосы на затылке, притягивая к себе. Сердце заходится, голос срывается и тонет в громовых раскатах, бушующих на улице. ― Пожалуйста…
– А, ну если пожалуйста… ― на мгновение теряю с ним тактильный контакт. Его хватает, чтобы рывком жестом фокусника ловко стянуть с меня шорты и белье, а с себя футболку.
Хочу… Хочу вцепиться в его напряжённую, такую богически мускулистую спину, но зачерпываю лишь пустоту, потому что его голова уже… там, где всё полыхает и готово взорваться от малейшего прикосновения.
Колени сжимаются инстинктивно, а из пересохшего горла вырываются уже не стоны ― крики. Счёт на секунды, не на минуты даже. То ли от того, что я на грани, то ли от того, что Нечаевский богатый опыт, которого он никогда и не скрывал, давал свои результаты, но оргазм накрывает меня до судорог.
Хочется лежать и жадно глотать воздух, но раскрасневшееся довольное лицо Нечаева вновь оказывается в поле зрения.
– Рано расслабляться, ― оставив пылающий поцелуй на моих губах, шепчет он. ― Я то ещё не закончил, ― соображаю туго и лишь снова вскрикиваю. На этот раз от того, что в меня входят. Без предупреждения, без подготовки. Резко, на полную. Вся неспешная нежность осталась в прелюдиях, в ход пошла жёсткость. Умеренная, заводящая и от которой так терпко…
